К 80-летию великого и неповторимого Александра Яковлевича Гомельского, которого не только в баскетбольном мире все звали Папой. Книгу написал сын Александра Яковлевича Владимир — известный телекомментатор. Мы предлагаем вашему вниманию отрывки из несомненно будущего бестселлера.

Шерше ля... мужчину

Если уж папа вспоминал свои первые шаги на тренерском поприще, то в его глазах обязательно мелькал какой-то такой иронический огонек, а сердце было наполнено добрыми воспоминаниями (речь идет о баскетбольной команде ленинградского «Спартака». — Прим. ред.). Как он сам говорил: «Я — сопливый пацан — попал в команду к «старушкам». И действительно, Евдокии Филипповне Беловой в 1948 году было уже 45 лет. Нине Яковлевне Журавлевой — 39. Зое Васильевне Андрюшкиной — 48. То есть папа попал в команду, где игроки, которых приходилось тренировать, были чуть ли не вдвое старше его самого. Ему-то было всего 20! Но относились эти «старушки», как их папа называл, к делу очень профессионально. На тренировку они всегда приходили аккуратненькие, выстиранные и выглаженные. А на ногах — не кроссовки, не кеды, а теннисные тапочки. Белую обувь чистили зубным порошком. До такой степени заботились о своем внешнем виде. Смех смехом, но они даже шнурки гладили! И тут приходит эта петроградская шпана... у которой штанов-то одна пара.

Отец так и говорил: «У меня штаны были всего одни. И когда я увидел, какими они приходят на тренировку, я понял, что не могу им ни в чем уступать». Утюга в доме не было. Так вот папа, чтобы утром на тренировку идти отглаженным, клал штаны под матрас, причем спал, ни в коем случае не ворочаясь, чтобы наутро не было складок. Вот таким образом выходил из положения.

Именно там, в «Спартаке», на первой же папиной тренировке познакомились мои родители. Старшая дочка Нины Яковлевны Журавлевой — Ольга Павловна Журавлева, в будущем моя мама, уже тренировалась с командой, хотя ей исполнилось только 17 лет. О том, что она станет великой баскетболисткой и будет играть за сборную СССР, тогда еще никто не думал. Тогда было просто заметно, что Ольга могла обогнать с мячом всех этих «старушек», вместе взятых.

«Теща, отдай пас!»

И начался тренировочный процесс, о котором без смеха в моей семье никто никогда не вспоминал. Были тренировки, когда на скамейках (это все происходило в зале «Спартака», которого, к сожалению, сейчас не существует) сидело больше детей, которых с собой приводили тренирующиеся мамы, чем самих игроков.

Одно то, что одновременно на площадке играли мама с дочкой, вызывало смех на трибунах. Особенно когда были слышны такие реплики, как: «Мама, не водись! Мама, отдай пас!» В это же время мог раздаться возглас отца: «Теща, ну отдай же ты пас!»

Интересно, что на тренировках игроки к папе обращались на «вы». Не называли по имени-отчеству, но вместе с тем говорили: «Саша, вы». А вот он всех называл по имени-отчеству, кроме тех, кто был младше его. А в 1948 году младше папы была только мама.

Интересно, что замечания по поводу нетактичного обращения или не вовремя взятого тайм-аута папа во время игры не получал. Эти взрослые женщины учили молодого тренера только в раздевалке, когда не оставалось посторонних. Они щадили его самолюбие, за что он им до конца дней был бесконечно благодарен. Нельзя сказать, что он не получал замечаний, он их получал. Папа рассказывал, например, о том, как Евдокия Филипповна Белова после матча, уже переодевшись, могла подойти и сказать: «Саша, вы во втором тайме взяли тайм-аут и не рассказали нам, как нужно играть. Вместо этого вы нас только ругали. Как же мы могли понять, что нужно исправить?» Это замечание папа запомнил на всю жизнь — для ругани места в тайм-ауте нет. Он длится всего 60 — 90 секунд, за которые нужно успеть сказать, что поменять и что сделать. А говорить о том, какой ты баран или как ты потерял мяч, — это можно сделать потом, на разборе.


Полковник Гомельский для Арвидаса Сабониса, как и для миллионов болельщиков, был фельдмаршалом баскетбола.
Полковник Гомельский для Арвидаса Сабониса, как и для миллионов болельщиков, был фельдмаршалом баскетбола.
И белый плащ его стихия

Папа верил в приметы. Не могу сказать, что это было что-то гипертрофированное, однако приметы есть приметы, и, как говорил папа, счастливая рубашка есть счастливая рубашка. Белых нейлоновых рубашек, которые тогда были в моде, у папы было две. Ну и естественно, что в отсутствие мамы стирал и гладил он их самостоятельно. Особым умением в стирке он, видимо, не отличался, потому что одну из этих рубашек по приезде в Ригу после победы в Спартакиаде народов мама просто уничтожила. Застирана она была аж до состояния махрового воротника.

Вторая счастливая часть туалета папы — это белый плащ, который мама подарила ему на 25-летие. Это был такой белый пыльник со стильными погончиками и боковыми карманами, которые вырезались под 45 градусов. Папа его просто обожал. В те годы малая спортивная арена не имела крыши. И так уж вышло, что финальный матч проходил при мелком таком московском дождике, а температура упала до +12 градусов. Ту игру против Москвы папа вел как раз в этом плаще. Сборная Москвы была здорово укомплектована. Тренировал ее не кто иной, как Константин Иванович Травин — лучший баскетболист Союза в довоенный период.

Но почему же я вспомнил про любимый белый папин плащ? Ни для кого не секрет, что раньше после победы игроки качали своего тренера. А папу в тот день качали впервые в жизни. Переполненная радостными эмоциями, разновысокая команда, подбрасывая своего тренера, удержу не знала. Один раз он взлетел так высоко, что поймать его оказалось очень сложно. Единственным, кто смог это сделать, был только силач Янис Круминьш, который успел ухватить папу за плащ. И плащ порвал. Папин любимый плащ был порван по заднему шву от шлицы до самого воротника. Конечно, в Риге его потом починили, и он еще несколько раз его надевал. Но вот само появление папы из поезда в порванном плаще, по словам мамы, было достаточно смешное.

Еще существовала примета о том, что если при надевании рубашки вдруг отрывается пуговица — это было самое плохое, что с папой могло случиться перед игрой. В этом случае он без зазрения совести эту рубашку немедленно выбрасывал и надевал новую. Представьте себе такую картину: мама собирает папу на какой-то турнир, а он очень придирчиво смотрит, какие рубашки она ему упаковывает в чемодан. «Нет, эту не клади, в этой я еще ничего не выигрывал... а вот эту — обязательно!» А мама ему: «Саша, на нее уже смотреть страшно, как же ты ее наденешь?» На что папа отвечал: «Под пиджачок, под пиджачок...» Вот в эти суеверия Александр Яковлевич верил до самых последних своих дней в качестве тренера.

Русский мафиози

Мои папа с мамой, объединенные любовью к баскетболу, составляли, на мой взгляд, достаточно гармоничную пару. Другое дело, что в результате травмы свою подвижность мама до конца так и не восстановила, поэтому к тому моменту, когда мы переехали в Москву, она была уже очень полной женщиной. Папа, который всегда за собой следил и поддерживал юношескую стройность фигуры, и такая малоподвижная матрона Ольга Павловна были почти одного роста. Рост папы 169 см, а мамы — 166. Но оттого, что она была такая грузная, смотрелась гораздо крупнее своего мужа.

Можете себе представить, что у моих родителей был один размер ноги. У мамы 39-й и у папы 39-й. И вы не представляете, что творилось в магазинах женской обуви, особенно в Италии, когда папа мерил женские сапоги для мамы. Тогда, по-моему, слова «гей» еще не существовало, и многие на него смотрели как на извращенца. Ходили по магазинам мы с ним за границей вместе, и я, если честно, в этот момент старался как можно дальше отойти от отдела, где папа мерил на себя женскую обувь.

Всегда вспоминаю сцену в Риме, как папа покупал для мамы платье. Размер, поскольку она весила под сто килограммов, был огромным. Скажем, 56-й или 58-й. К тому времени я здорово мог общаться по-английски, а вот папа говорил практически на эсперанто. В его лексиконе было какое-то количество иностранных слов, которых он нахватался, путешествуя по разным странам. То есть выразить свою мысль так, чтобы его понял собеседник, папа мог. Но вот слушать это было очень и очень занимательно. Я хочу привести диалог в лавочке, где мы покупали подарки для членов семьи, оставшихся в Москве.

2003 год. Папа Гомельский со своими сыновьями (слева направо): Кириллом, Александром, Владимиром и маленьким Виталием в редакции «Комсомолки».
2003 год. Папа Гомельский со своими сыновьями (слева направо): Кириллом, Александром, Владимиром и маленьким Виталием в редакции «Комсомолки».
Так вот, маме нужно было купить летнее платье. Продавец не понимал по-английски, и с переговорами папа решил разобраться сам. Сначала следует французское слово «ма фам» — то есть «моя женщина» или «моя жена». Дальше итальянское «синьора гранде» — то бишь «синьора большая». «Роб хэв», где «роб» по-французски «платье», а «хэв» английский глагол «иметь». На что хозяин лавки, энергично кивая головой, тут же приносит связку платьев 50-го размера. Папа понимает, что 50-й размер нам не нужен. Он эту связку небрежно в сторону по прилавку отодвигает и объясняет следующую вещь: «Ма фам синьора гранде... монументале!» Как он вспомнил это слово в нужный момент, я не представляю! Монументале! И, слава богу, мы находимся в Риме, где буквально на каждом перекрестке стоит какой-нибудь памятник, и, показывая рукой на конную фигуру какого-то римского императора, он уже по-русски говорит: «На памятник неси!» Тот, растерянно кивая головой, обращается ко мне. Я беру ручку, бумагу и пишу: «No 50. We need 56». Нашелся и 56-й, и 58-й. Платье было куплено, упаковано... Но плюс к этому мы же еще купили много подарков! Поэтому дальше начинается торговля. Уж что папа умел делать невероятно талантливо — это торговаться. Там, где это было можно, он торговался без зазрения совести. Я-то это знал, как никто другой. Ведь самый большой праздник в нашей семье — это был приезд отца, который сразу же собирал полный дом гостей. Перед этим нужно было поехать на рынок и купить продукты. Гуляя по Ленинградскому рынку в столице, папа торговцам, коими в основном были кавказцы, в буквальном смысле портил существование. Он торговался так долго и так азартно, причем его темперамент значительно превосходил темперамент самих продавцов.

Так и здесь, в этой итальянской лавочке, они торговались до умопомрачения. Один пишет на листке свою сумму, показывает ее и обязательно подчеркивает «ту руссо бандито!», что значит «ты русский бандит, гангстер». На что папа, зачеркивая сумму, написанную владельцем, пишет цифру втрое меньше и отвечает ему: «А ту италио мафиозо!» И вот так они, обзывая друг друга, но с улыбками на лице, все-таки пришли к консенсусу.

В этом отношении папа представляет уникальный пример. Даже после того как они с мамой развелись, не было поездки, чтобы для мамы или для других членов семьи, включая бабушек, папа не привез бы подарков.

ИЗ ДОСЬЕ «КП»

ГОМЕЛЬСКИЙ Александр Яковлевич — родился 18.01.1928 г. в Кронштадте.

Профессор, кандидат педагогических наук, полковник, олимпийский чемпион, заслуженный тренер СССР и Литвы.

Дети — Гомельский Владимир (1953 года рождения), Гомельский Александр (1956 года рождения), Гомельский Кирилл (1975 года рождения), Гомельский Виталий (1997 года рождения).

Работал в командах «Спартак», Ленинград (1949 — 1952), СКА, Рига (1953 — 1966), ЦСКА, Москва (1966 — 1988). При нем команда ЦСКА более 10 раз выигрывала первенство СССР и неоднократно была обладателем Кубка европейских чемпионов. Возглавлял сборную команду СССР (с 1962 по 1988 год, с перерывом 1970 — 1976 гг.). За это время она стала восьмикратным чемпионом Европы, чемпионом мира в Уругвае (1967) и в Колумбии (1982), олимпийским чемпионом Сеула (1988). Тренировал баскетбольные команды Испании, Франции, США. В декабре 1997 года стал президентом баскетбольного клуба ЦСКА.

Умер Александр Яковлевич 16 августа 2005 года.