Мы плутали в окрестностях Удельной. Шлагбаум вроде тот – да не тот. Сосны те, но какие-то другие. Знать бы, что балкон новой квартиры семьи Кондрашиных выходит на базу "Зенита" – как бы легка была наша жизнь и поступь!

Но мы не знали. Конечно же, нашли – но не сразу…

Мы прочитали кучу заметок про эту семью. Про вдову великого Владимира Кондрашина Евгению Вячеславовну и сына Юру, передвигающегося в инвалидном кресле. Но, говорили знающие люди, голова у Юры – о-го-го! Светлейшая!

Так и оказалось.

Слышали, что вдова Кондрашина собиралась судиться с создателями фильма "Движение вверх". Но просидев в этом доме целый вечер, не представляем, что Евгения Вячеславовна вообще с кем-то способна судиться.

Чудеснейший человек, невероятный. Просто светится от доброты. Впрочем, обо всем по порядку…

Юра
Едва успеваем усесться, Юра вываливает такую кучу информации, что переглядываемся тайком: вот это память!

– Старенький уже, – гладит по голове мама. – 64 года.

Но Юра не слышит – спешит рассказать вспомнившееся вдруг:

– А вот был случай! Идут вечерние новости: "Открылся турнир "Приз "Известий". Состоялся первый матч, встречались Швеция с Чехословакией. Победили финны 4:3". Папа на тренировку собирался. Так его заклинило от хохота минут на пять…

Смеется и Юра. Вместе с нами.

– Знаете, какой мы "Спорт-Экспресс" всегда покупаем? – спрашивает Евгения Вячеславовна.

– Пятничный! – радуемся мы.

– Понедельничный, – срезает нас на взлете вдова Кондрашина.

Мы насупились, но ни Евгения Вячеславовна, ни Юрий того не замечают. Это хорошо.

– А эта заметка в каком будет? Пятничном? Значит, будем по пятницам покупать!

Настроение наше исправляется той же секундой.

– Около метро в киоске дядечка работает, я с ним познакомилась. Специально нам оставляет. Выйди чуть позже, уже "СЭ" нет. Расхватали.

– Поделюсь главным своим страданием, – произносит Юрий. Выдерживает паузу.

Мы переспрашиваем глазами – что за страдания такие?

– Без снукера жизни не представляю. Подсел лет пятнадцать как…

– …и меня подсадил! – радостно заключает Евгения Вячеславовна.

– Марка Селби я прозвал Андрюшей Фетисовым. Такой же ушастый. Ну, похож! Все кричу: "Фитя, давай!"

Про человека с фамилией Селби слышим впервые, однако качаем головами: какое точное попадание. Ну да ладно.

– Между прочим, папа говорил – кое в чем Фетисов талантливее Саши Белова…

– Фетисов – человек прекрасный. Недавно встречались в Москве.

– Петрович как-то его спрашивает: "Куришь?" Фетисов смутился: "Курю" – "Ну и кури…" Такой шалопай! Так все и прокурил, – подытоживает Евгения Вячеславовна.

– Еще всю жизнь люблю "Монреаль Канадиенс", – сообщает вдруг Юрий. – 1 января 1976-го не забуду никогда! Вы помните?

"Нам бы вспомнить 1 января этого года", – думаем про себя. Но говорим совсем другое:

– Владимир Петрович тоже уважал хоккей?

– О-ой! Что вы! Мы ночами смотрели, – вдова смеется.

– Еще не было "Юбилейного", последний год играли на Ленина, – Юрий помнит все. – 1967 год. Папа с другом пошел на хоккей. Возвращается охрипшим. А это СКА выиграл 4:3 у "Спартака"! Папа со страшной силой болел за Пучкова. А в 1969-м нам нужен был особый результат, когда чехи встречались со шведами. Все складывалось – так папа на последней минуте вскочил, убежал на кухню: "Не могу смотреть, сердце болит…"

– Вот это да.

– Хоккей и футбол – для него это было всё! Как-то лежал я в больнице, телевизора нет, чемпионат мира в Любляне проходит мимо. Вдруг чудо – корь у меня нашли! Сыпью покрылся!

– Чудо так чудо.

– Так меня домой отправили – а там хоккей! Я всю статистику вел. Вот спросите меня – два самых выдающихся матча сборной СССР по футболу?

– Крайне любопытно.

– А я вам скажу. 1966-й, четвертьфинал чемпионат мира. Наши обыграли непобедимых венгров, 2:1. Яшин вытащил матч. Забили Численко и Поркуян. А второй великий матч – в 1968-м отбор на "Европу". Мы залетели венграм без вариантов 0:2 в Будапеште. А в Москве – 3:0! Что творили Бышовец и Хурцилава!

Мы всматриваемся в этого удивительного человека – и понимаем, что он абсолютно счастлив. Коляска счастью не помеха, когда рядом такая мама. Да еще память об отце.

Рассказываем, что отыскали в Питере забытого Василия Данилова – Юра всплескивает руками:

– Да вы что! Не может быть!

– Отыскали-отыскали.

– Он же гениальный защитник! Спокойный, как сто китайцев! Без Василия никакой бронзы в 1966-м не было бы… Я ведь еще за "Адмиралтеец" начинал болеть. Ходили на него лучше, чем на "Зенит". А потом пропала команда. Пришлось переключиться на "Зенит".

Медаль
Мы сочувствуем и отправляемся в соседнюю комнатку, рассматриваем фотографии по стенам. Целый угол посвящен Саше Белову. Не квартира – музей.

Евгения Вячеславовна делится на ходу вполне молодежными горестями. Мы охаем – отказываясь верить, что в декабре ей стукнет 87:

– Два года назад на даче забыла, что оставила дверь в подвал открытой, косилку убирала. Туда и рухнула! Сломала колено! На восемь недель наложили гипс. Слава богу, срослось без смещения. Хожу нормально. Но с Юркой трудно стало управляться. Почему Ира, сестра, теперь с нами живет. Поднять, посадить…

– Давно вы переехали?

– В 2015-м. В той квартире на Васильевском острове с Юрой было невыносимо. Двери узкие, ванна неудобная. Погулять не вывезешь. А нашим соседом когда-то был Леша Касатонов, с Юркой дружил. Рассказал Геннадию Тимченко, в каких условиях живем. Тот охнул: "Да вы что?! Я Владимира Петровича так любил! Если б знал – давно бы помог!"

– И что?

– Сразу выделил деньги. Я одно место посмотрела, другое… Как увидела эту квартиру на последнем этаже – вопросы отпали. Влюбилась. И Юра сразу воскликнул: "Мама, я будто всегда здесь жил!" Райский уголок, парк рядом. Пойдем на балкон?

– Что увидим?

– Во-о-н, пруд. Это из него Садырин дитя спасал. А вечером какая красота! Все светится! Закаты фантастические. Прежде у нас балкончик был узенький, а здесь – словно еще одна комната. Главное, лифт роскошный, для коляски – то, что надо.

– Судьба старой квартиры?

– Отдали моей сестре, она так нам помогает. Хотя расставаться с той квартирой было тяжело, я плакала. В последний день с Юркой вместе даже в лифте застряли. Что там хорошее было, так это соседи. Мама Леши Касатонова, известная волейболистка, жила в соседней коммуналке. В другой Коля Терентьев – бегал от Пушкина до Ленинграда…

– Ай да сосед.

– Юру вывезу во двор – они с Лешей в хоккей играют. Петрович дружил с хоккеистами, клюшки ему дарили. На Касатонова это большое впечатление производило – одна с автографом Рагулина, другая от Гагарина. Петрович с ним встречался в Москве.

– В этом доме многое напоминает о Владимире Петровиче?

– Да вы оглянитесь, фотографий сколько! Мы сразу развесили – и ощущение, будто он с нами. Вот значок его – почетный член ФИБА. Статуэтка к нему прикладывалась. Какие медали были – все вынесли в 1990-м. Вы, наверное, слышали.

– Да, кошмарная история.

– Но самая главная уцелела – олимпийская медаль 1972-го Саши Белова.

– Дадите подержать?

– Секундочку… Я ее прячу!

– Правильно делаете.

– Грабители не знали, что тренерам медали не полагалась. Пришли-то, думаю, за ними. А Сашка свою медаль завещал Петровичу, так и сказал: "Олимпийскую отдайте тренеру".

Евгения Вячеславовна открывает коробочку:

– Вот она, медаль Сашки. Запыленная немножко.

– Давайте помоем вместе.

– Я хотела, а мне говорят – не надо.

– Ой, именная.

– Да, выгравировано – "Александр Белов" и на ребре год. Еле видно. Это Петрович отдал подчистить – а мастер не знал. Чем-то содрал гравировку. Мы так расстроились!

– С кем-то из Беловых была история. Вернулась сборная из Мюнхена, торжественная встреча. Так он взмахнул медалью – и улетела в толпу. Мысленно с ней простился. Но вскоре ребенок протянул назад.

– Наверное, это с Сергеем случилось. У Саши с другой медалью несчастье было. В 1969-м выиграл юношеский чемпионат Европы. Ехал по Ленинграду на такси, эмоции распирали. Не утерпел, остановился около телефонной будки. Медаль положил сверху – там и забыл. Потом примчался – уже забрали. Так и сгинула.

"Астория"
– Вы и при жизни звали его Петрович?

– Нет-нет, тогда обращалась исключительно по имени – Володя или Вова. А после смерти все кругом говорят о нем: "Петрович, Петрович…" Вот и стала называть так же.

– Первую встречу с ним помните?

– Словно вчера была! Я играла в баскетбол за "Динамо", он – в "Спартаке". Володя Гомельский в книжке написал, что я была чемпионкой Ленинграда. Какая там чемпионка – до "мастера спорта" не дотянула!

– Зато перехватили лучшего парня.

– Первенство города проходило на Зимнем стадионе. Начинались игры с утра и шли до самого-самого позднего вечера. Все друг друга знали, здоровались. Однажды вечером игры закачиваются, отдаю номерочек в раздевалке. Протягивают мне пальто – тут р-раз, кто-то подскакивает, подает…

– Владимир Петрович?

– Ага. Я взглянула на него – и так горячо внутри стало!

– Это какой же год?

– 1952-й. Мне 20 исполнилось.

– Молодого человека у вас не было?

– Был. Играли у нас поляки в баскетбол…

– Петрович, получается, отбил?

– Отбил.

– Хоть не поколотил его?

– Да что вы! Нет, конечно!

– Ухаживал-то красиво?

– Вот как вам сказать? Володя – стеснительный. Совсем не наглый. Сейчас цветы дарят, а прежде-то зимой цветов не найти. Было у него два друга – сын заслуженного артиста из Музкомедии Свидерский и фотограф Трохов. Оба – Юры. В честь них и сына назвали.

– Дружить с фотографом – практично.

– А фотограф изумительный! Вот почему столько карточек Петровича сохранилось. Надо разобраться в коробках, найти. Время так быстро летит – ничего не успеваешь… Правда ведь?

– Да уж.

– Я и не замечаю, как день проходит. Раньше-то я бегом-бегом – всё успевала. А теперь медленная стала. Вот рассказала вам, и сразу всплывает то время. Квартира Свидерского была на Кировском, около Английской площади. Целый бельэтаж. Все праздники у них справляли. Рояль, громадная гостиная, большущий стол… Свидерский как-то сказал: "Этот стол раздвигается на сто человек. За ним вся Музкомедия размещалась".

– Свадьбу тоже за тем столом справляли?

– Да не было у нас свадьбы!

– Вообще?

– Сходили, расписались – и все. Даже кольца не покупали. Время спустя появились к какой-то годовщине свадьбы. Петрович свое носить не стал, а я надела. Какая свадьба, если квартиры у нас не было – жили в общаге?

– О любимом ресторане не спрашиваем.

– Вот любимый ресторан был!

– "Астория", наверное?

– Точно. Как это вы угадали? Бедность бедностью, а ходили туда часто. Володя дружил с Виктором Набутовым. Классный дядька был! Прибежит перед Новым годом, схватит микрофон: "Тушите свет…" – и начинает хохмы рассказывать. Все по полу катаются от смеха. Часа полтора пробудет – и умчится домой. Так почему "Астория"?

– Почему?

– У Набутова там был приятель, руководитель оркестра. С длинными волосами мужики тогда еще не ходили, лишь этот Боря. Нам всегда были рады – за своих принимали. Вот так однажды сидим, Борис подходит: "Только что узнал печальную новость – скончался Виктор Сергеевич Набутов". Как мы расплакались! И я, и Володя!

– Смерть нелепая.

– Шашлыком подавился в бане… А в "Астории" мы всегда Новый год встречали компанией.

– Весь ресторан снимали?

– Что вы! Столик! Володя уже работал с детьми, на лето уезжал в Токсово. А мы с Юрой на даче. Вот вернется он на пару дней в Ленинград, первым делом с тренером Ельчинским дуют в баню. А оттуда – в "Асторию" со мной. Окрошка там была чудная. С маленькими-маленькими картошинками. Бутылочку вина брали.

– Постоянный столик у вас был?

– У нас – нет, а у Набутова был. Потом появилась своя квартира, все праздники уже дома справляли. Юра подрос, в ресторан его не потащишь. Метро "Приморская" рядом – все у нас зависали, до утра!

Волки
– Про блокаду муж рассказывал?

– Много! Меня-то последним эшелоном вывезли из Ленинграда, с отцовским военным заводом. Обычно эти эшелоны как видели немецкие самолеты, сразу останавливались, народ врассыпную. А наш вез что-то с завода, на крыше пушки стояли. Он, наоборот, поддавал ходу. И проскочили Волховский мост, прямо за нами его разбомбили. Так началась блокада, замкнулось кольцо.

– Где были во время блокады?

– На Урале. А Петрович оставался в городе. Самой тяжелой была первая зима. Отец на фронте, мама с тремя детьми. Жили рядом с Пушкинскими банями. Знаете их?

– Мы ж из Москвы.

– Эти бани не так давно закрыли. Но они спасли в блокаду! В городе батареи были ледяные, а в этом доме – немножечко тепленькие. Все-таки паровое отопление.

– Баня работала в блокаду?

– На фронт людей отправляли – их же надо помыть! С маленьким Юрой мы ходили часто одним маршрутом: от Пушкинской на ту сторону Невского, пешком до Садовой. Даже коляски не было – то я Юрку несу, то Петрович. Указывает: "Вот здесь булочная была. Такое случилось – на всю жизнь запомнил…"

– Что?

– Мама на работе, они с сестрой Зиной по очереди отправлялись с карточкой получать хлеб. Как-то увидел – женщина вышла с хлебом в руках, мальчишка у нее выхватил и засунул в рот. Моментально проглотил!

– А дальше?

– Пацана стали бить всей очередью – с такой злостью! Володя прибежал домой: "Больше не пойду в булочную. Пусть Зинка ходит". Она-то постарше – свой кусочек нарежет маленькими ломтиками. Ест понемногу. А Володя так не мог, сразу все уминал: "Потом сижу и смотрю, как она жует. Сжалится, даст мне еще кусочек…" Под его рассказы мы доходили до Стремянной, там вспоминал: "На этом углу бомбой кусок дома словно срезало. Видно комнату, рояль и картины. А стены нет".

– Еще что вспоминал?

– Как война началась. Поехали в то воскресенье с родителями в парк. Солнечно, тепло. Вдруг объявляют: война! А бомбили Ленинград первый раз 8 сентября. Говорил – небо стало черное! Страшно!

– Что разбомбили?

– Фашисты знали, что бомбить – летели на Бадаевские склады, дым стоял на весь Ленинград. Текла патока, сахар плавился. Сгорели продукты – начался голод.

– Легендарный борец Иваницкий нам рассказывал – около этих складов люди собрали землю с мукой, делали оладьи. Травились ими.

– Да, да, все это было! Но мама Володи быстро сориентировалась – села на трамвай, на Рогатку. Там были поля капусты. Кочаны уже убрали, но зеленые листья оставались на земле. Притащила два мешка! Засолила бочку, поставила в кладовке. Целую зиму варила из них баланду.

– Соседи не завидовали?

– Рядом жила семья – двухметрового дядьку не призвали по возрасту. А когда-то служил в царской лейб-гвардии, куда только здоровяков брали. Выходил этот дядя Алеша с утра: "Чем зубы чистите? Салом надо!" Он всех в квартире спас.

– Каким образом?

– Работал при лошади – машин-то не было. Возил продукты во всякие столовые. На плече брезентовая сумка. Рассыпался горох – он в эту сумку стряхнет… Приходит с работы, шестеро детей в квартире его уже ждут с протянутой ладошкой. Каждому что-то положит. Весь столярный клей в квартире съели, студень из него варили. Вова этого бывшего гвардейца всю жизнь вспоминал. Мог меня за одно отругать…

– За что?

– Если выброшу хоть кусочек хлеба. Бывает же – засохнет. Он – нет! Соберет в ладошку, пойдет птицам крошить.

– Со смертью хоть раз разминулся?

– Был случай. Зина уже умирала, положили в госпиталь. Могла вынуть изо рта зуб и обратно вставить. Потом эвакуировали, вывезли по Ладоге. Там многие сразу набрасывались на еду – и умирали. Нельзя было! Но главная беда поджидала впереди. Отправили Вову в Рязанскую область к бабушке.

– В деревню?

– Да. Из мужиков в колхозе лишь председатель – вернулся с фронта без руки. Зина такая худющая, что этот председатель ей разрешил сколько угодно морковки кушать. До упора. А Володя на лошади возил хлеб. Зимой закемарил, чувствует – бедная лошадка несется галопом, повозка трясется…

– Что такое?

– Вгляделся в темноту – а за ними стая волков! Это счастье, что деревенские огоньки показались, собачий лай. Волки не сунулись. Лошадка спасла!

– Как с такой лошадкой расставаться?

– Вова ее полюбил, не хотел из деревни уезжать. Целовал в морду, прощался как с человеком. Она тоже плакала.

– Билет блокадника у мужа был?

– А как же? После инфаркта тяжело было ездить за рулем, очень страдал. На дачу приедет, жалуется: "Фонари слепят…" А я все уговаривала: "Попробуй на электричке! Тебе с блокадным даже билет покупать не надо". Вова купил рюкзак, собрался. Такой довольный приехал!

– Понравилось в электричке?

– Распробовал! Говорит: "Кто-то в карты играет, кто-то рассказывает. Я и поспал, и послушал, и в окно посмотрел… Интересно!" К нему мужичок подсел: "Вы – Кондрашин?" – "Нет-нет, обознались". Тот отсел.

– Так и ездил на электричке?

– Ага. Всегда свеженький.

– Владимир Петрович был могучий дядька.

– Бывало, прогуливаемся с ним и Юрой. "О! – крикнет. – Наших бьют!" Сует мне ребенка и мчится куда-то. Увидел, что дерутся. Вот надо ему влезть.

– Сам не получал?

– Как-то обходилось. У него что нога огромная, что рука. Пальцы длиннющие. Баскетбольный мяч легко удерживал. При том, что рост – всего 175. Юрка Свидерский поражался: "Какие у тебя руки!" Научил играть на рояле.

– Что играл?

– "Лунную сонату". Мы умирали от этих выступлений! Смех!

– Пианино было?

– Его отец всю жизнь покупал лотерейные билеты – выиграл один раз. Именно пианино. Потом мы племяннику отдали. Но тот вместо музыки спортом увлекся – стал олимпийским призером. С шестом прыгал.

– Как зовут?

– Игорь Транденков. Мог и чемпионом стать в Барселоне в 1992-м, проиграл по попыткам Максиму Тарасову. Пяткой чуть-чуть задел планку. У нас на даче в этот момент свет вырубился. Со следующей Олимпиады в Атланте Игорь вновь с серебром вернулся.

Сон
– Вы готовы были встретиться с нами во второй половине дня. Утром – дела?

– Каждому утру радуешься! Страшно думать, сколько мне лет. А с утра я с Юрой вожусь. Пока его покормишь, гимнастику надо делать…

– Мы поражаемся его памяти.

– Я тоже. Меня постоянно поправляет: "Ой, мама, да ты что! Это было не тогда!"

– Пенсия достойная?

– Обычная. Нас выручает, что Петрович был почетным гражданином Санкт-Петербурга. Полагается пособие. Поначалу полторы тысячи рублей доплачивали, сейчас побольше. У нас почетных граждан от спорта не так много – Люба Егорова, Тамара Москвина… Юра Тюкалов вот недавно умер. Мы рядышком жили, часто встречались.

– Так сколько доплачивают?

– Семь с половиной тысяч. Нам хватает. Если не шиковать.

– Да вы никогда и не шиковали.

– Вот точно – у нас и при Петровиче лишнего не было!

– Как и накоплений?

– Еще при его жизни пенсию стали класть на книжку. Когда умер – это нас и спасло. В Москве ЦСКА помогает своим ветеранам, а в Питере ничего нет. Я дружу с баскетболисткой Ниной Познанской, она сколько лет была капитаном сборной, трехкратная чемпионка мира. Плюс блокадница, с хорошей пенсией. А поражается: "Встречаюсь с девочками-москвичками – им доплачивают по 15 тысяч". Нам в это время добавляли 5. Да и то, лишь Матвиенко пробила.

– Говорят, муж ваш в сборной бесплатно работал.

– Да!

– Вот как это возможно?

– А в "Спартаке" сказали: "Тогда увольняйтесь из клуба, оформляйтесь в сборной". Ему некогда было этим заниматься. Так и остался на спартаковской зарплате. В 1972-м за выигранную Олимпиаду дали три с половиной тысячи рублей. Хоть что-то смогли купить.

– Другой любимец Ленинграда, режиссер Товстоногов уже в то время ездил на "Мерседесе". У Владимира Петровича иномарка была?

– О чем вы говорите?! Никогда! Начал с "Москвича", потом "Жигули". На которых почти не ездил.

– Ржавели под окном?

– Мог отдать Петру Тимофеевичу, директору "Юбилейного". Тот сразу на юг махнет. Хорошо, хоть не бил автомобиль. Наконец Петрович дошел до "Волги". Я тоже права получила.

– Многие обижались: Кондрашин вообще не выбивал условия для баскетболистов.

– Еще как обижались! А он далек от этого был!

– Растормошили бы его.

– Говорила – он в ответ: "Я не могу ходить, просить". У нас и самих-то денег никогда не было. Характерная история: только переехали в первую нашу квартиру, сразу на пороге сосед: "В долг дашь?" Петрович вытаскивает кошелек. С ним это вечно – как получит деньги, сразу раздаст. То этот попросит, то другой.

– Потом возвращали?

– Его похоронили, ко мне пошли люди вереницей: "Нам Петрович одалживал, совестно стало. Вот, возвращаем". Я отмахивалась: "Не надо…" Сама такая же. Сроду не копили.

– Снится вам Владимир Петрович?

– Редко-редко. Да и к лучшему.

– Отчего же?

– Мама Вовы была верующая, наставляла: "Человек умер – не надо плакать, ему плохо там будет". Всегда добавляла: "Если снится – значит, туго ему на том свете приходится". Это она потихоньку снесла Юрку в церковь, покрестила…

– Он сообщил?

– Если бы! Чужой человек проговорился! Недавно племянница Петровича, Наташа, смеется: "Теть Жень, я сегодня дядю Володю видела во сне. Он там женился".

– Обидно.

– А я говорю иначе – "Ой, как хорошо". Это же забавно! У нас была удивительная жизнь, так пропитались друг другом… Что-то скажет на ходу, а я прямо остолбенею: "Только-только об этом подумала!"

– Ссорились?

– Ненадолго. Надуюсь, так он подойдет: "Ну ладно! Что ты на меня, дурака, обижаешься?" Вот сама я первый шаг делала тяжело, Петрович был легче в этом плане.

– До развода не доходило никогда?

– Ни разу. Самое большое – день могли промолчать. Придет усталый, что-то с порога не понравится – скажет грубовато. А я обижусь. Вся история.

Скромник
– В этой квартире его представляете?

– Мне кажется, он все время здесь!

– Прекрасные слова.

– Как развесили фотографии – так и появилось ощущение. Петрович был уютный человек, в квартире от его присутствия тепло. Даже в хрущевку к нам приходили люди, с порога: "Ой, как у вас душевно…" Это еще на Пушкинской жили в длинной комнате. Вшестером на 18 метрах. Трех квадратных сантиметров не хватало, чтоб поставили в очередь на жилье.

– Вот это коммуналка.

– Шесть семей на восемь комнат. Крохотная кухонька, узкий коридорчик, никакой горячей воды. А в соседнем доме Набутов жил. Сейчас во дворе две мемориальные доски. Правда, Виктору Сергеевичу низко приделали – можно цветы положить. А у нас высоковато. Прежде из магазина выносили для нас лесенку, сейчас баскетболистов просим дотянуться.

– Хоть не срывают, как у Александра Белова.

– Да, у того на доме была бронзовая корзина с мячом. Высоко висела, все равно отдирали на металл. Это и у нас случалось на Северном кладбище.

– Что было?

– У Саши стела – его голова, руки держат мяч. У Петровича – бронзовая сетка и мяч. Так вот у Белова отломали голову вместе с руками, а у нас сорвали мяч с сеткой. "Спартак" помог – восстановили. Сейчас целая аллея баскетболистов на Северном образовалась. В этом году ровно 40 лет со дня Сашкиной кончины…

– Как время летит.

– Привезла золотую медаль, повесила ему на руку.

– Такого человека, как Кондрашин, могли бы и в центре города похоронить.

– Хотели!

– Что помешало?

– Тогда губернатором был Яковлев. Любил баскетбол, помогал. На игры сам ходил, его зазывать не надо было. Петрович умер – сразу звонок от Яковлева: "Евгения Вячеславовна, сами выбирайте место, где хоронить. Лично я предлагаю в Александро-Невской лавре…"

– Ого.

– Мне говорят: "Ой, Женя, соглашайся!" Но я подумала – и передала губернатору: хоронить будем на Северном кладбище, там у мужа родители, рядом Саша Белов с мамой. Яковлев ответил: "Нет вопросов. Поезжайте, вас встретят, дадут любой участок". Я указала на местечко напротив Саши: "Вот здесь!"

– Был случай, чтоб поразились популярности Кондрашина?

– Он такой скромник был… Сидим летом на даче, никто знать не знает, чей Юрка сын. Помню, явились – Петрович, Сашка Белов и Витя Харитонов из "Спартака". Пришли на пляж. Один дачник подходит, с чьими детьми Юрка вырос: "Слушайте, как вы похожи на Кондрашина!" – "Так я и есть Кондрашин!" – "Как?! Юра – это что, твой папа?!" – "Да-а…"

– Учился Юра дома?

– Приходила учительница. Первая в положении была, ей все это в тягость. Потом сменилась – такая славная пришла! Однажды возвращаюсь – полная квартира ребятишек. "Как вы вошли?" – "А нам Юра сказал: да вы толкните дверь посильнее, она и откроется…"

– Мощно.

– Я не выдержала: "Буду вам ключ оставлять". На большом столе в пинг-понг играли, все кубки перебили.

– За границей сын был хоть раз?

– Никогда. Это в фильме показано, будто куда-то возила. На самом деле после Олимпиады их даже никто не встретил.

– Да вы что?!

– В Москве-то была церемония, но Петрович с Сашкой Беловым рванули в Ленинград. Здесь все прошло тихо, никаких торжеств.

Мюнхен
– В самый главный день 1972 года где были?

На этих словах в комнату приехал на коляске Юрий. Помогать маме вспоминать.

Юрий: – Первые пять дней Олимпиады на даче сидели. Возвратились в Ленинград – как раз наши с немцами играли, посмотрели матч.

Евгения Вячеславовна: – А вот прямой трансляции финала не было! Никто не ожидал, что наши выиграют – ну и зачем народу настроение портить? Показали на следующий день.

– Результат узнали раньше?

– В 6 утра звонок, болельщик Володя Розенталь из "корабелки" кричит: "Жека! Наши выиграли!" Я спросонья: "Что? Кто?" – "Да наши же!" Сказал, какой счет. Что решающий мяч забросил Сашка.

– Откуда узнал?

– Я тоже спросила – отвечает: "По "Голосу Америки" слышал". Я тут же начала знакомых обзванивать, первым делом Сашиной маме: "Победили!"

– Когда показали матч?

– В 11 утра. Собрались около нашего телевизора – папа мой, Володи, друзья… Всю игру ведем, в конце проигрываем! Нина Еремина чуть не плачет: "Сборная США становится олимпийским чемпионом". Я прямо почернела: "Господи, как Вовка мог перепутать?"

Юрий: – А я говорю: "Спокойно! Посмотрите на счет!" Нам же сказали, какой будет. А дальше вы знаете. Потом из-за протеста американцев тряслись: отклонят или нет? В 6 вечера новости начались с этого: "Протест США отклонен, сборная СССР – чемпион Олимпийских Игр!" Помню и другой день – 9 июля 1972-го. Проснулся такой счастливый – но маме ничего не сказал!

– А что было?

Юрий: – Приснилось, что Сашка Белов в финальном матче забрасывает решающий мяч. Все, как случилось наяву спустя два месяца.

– Если б с американцами назначили переигровку – чья бы взяла?

Евгения Вячеславовна: – Ничего бы нашим не светило. Это и Петрович говорил. Не выиграли бы!

Юрий: – Получили бы, как минимум, двадцатник. Вот на Олимпиаде в Монреале обидно вышло. В четвертьфинале югославы играли с итальянцами. Те вели в счете, но уступили на последней секунде. Югославы следом вынесли и сборную СССР. А с Италией, по словам папы, у нас вообще проблем не было бы, разорвали бы, как Тузик грелку. Не судьба!

– Про Олимпиаду 1976-го Сергей Белов писал в книжке: виноват Кондрашин, перегрузил команду.

Юрий: – Может быть!

Евгения Вячеславовна: – За что Петрович себя казнил, так за Арзамаскова. Не надо было в сборную брать!

Юрий: – Отец говорил: "Это самая моя большая ошибка. Я не поверил в Белостенного, отпустил в Киев". Взять бы Сашу в "Спартак" – выиграли бы и клуб, и сборная.

– Что смутило в Белостенном?

Евгения Вячеславовна: – Талантище, но раздолбай. Никого не слушал!

Юрий: – Курил даже в душе. Это и сгубило. Умер от рака легкого в 50 лет.

– Арзамасков – неприятный парень?

Евгения Вячеславовна: – Внешне-то очень приятный! Такой симпатичный! Игрок сильный. Но вот нутро – не то.

Юрий: – Аферюга. С гнильцой человек, бабник.

Евгения Вячеславовна: – Картежник. Погиб как – в окно выкинули в Москве… Петрович не сразу раскусил. Думал, человек исправится. А он все не исправлялся. Сашку Белова уговаривал: "Бросай ты этот "Спартак", давай со мной в ЦСКА". В Москве не столько Арзамасков был нужен, сколько Белов. Саша отвечал: "Вот представьте – я уеду в Москву. Меня же в Ленинграде гнилыми помидорами закидают! Предал город, маму, Петровича! Как я могу?" Его не только в ЦСКА, еще в Америку звали.

– Куда?

Юрий: – Папа мне показывал копию контракта – "Бостон Селтикс", тогда лучший клуб, предлагал 5 миллионов долларов за Белова!

Евгения Вячеславовна: – Американцы простодушные – предложение прислали на адрес спартаковского офиса. На Вязовую, 8. Привыкли действовать официально. Петрович сам в Штатах этот адрес давал. Ларри Браун поражался: "О, Кондрашин – богатый, у него в центре Ленинграда свой дом…" Зато в гости пригласить не мог. Не позовешь же американцев в нашу крохотную квартиру.

– Куда звал?

Евгения Вячеславовна: – В ресторан. Так те еще пуще говорили: "Кондрашин такой обеспеченный, кормил нас черной икрой".

Юрий: – А у меня с "Бостоном" особые отношения! Есть фирменная майка "Селтикс", сзади написано – "Ю. Кондрашин".

– Это откуда?

Евгения Вячеславовна: – Прислал из Америки журналист Леша Орлов. Один из друзей Довлатова. Эмигрировал в 1976-м.

Спиридон
– Стресс на Олимпиаде в Мюнхене стал большим ударом по здоровью Владимира Петровича?

Евгения Вячеславовна: – Чуть не умер! На нервной почве открылась язва, началось кровотечение. Произошло это в Швейцарии, куда сразу после Олимпиады улетел со "Спартаком". Прямо с игры увезли в клинику, поставили капельницу, предложили прооперировать. Петрович отказался: "Ничего, долечу. А дома свои врачи". Я-то в Москве его встречала. Планировали задержаться там на денек-другой, на хоккей сходить. Он и билеты уже заказал.

– Что за хоккей?

– Наши с канадцами бились! Суперсерия! Но в аэропорту увидела его и ужаснулась. Бледный, еле идет. "Вова, что, сердце?" – "Хуже…" Господи, думаю, что ж может быть хуже? Тут и узнала про язву. Говорит: "К черту хоккей, возвращаемся в Ленинград. Только поездом, лететь не могу". Пока до дома добрались, боль отпустила. Он уж обрадовался: "Вроде все позади". Утром на завтрак ломтик сыра съел – ка-а-к скрутило! Положили в ГИДУВ, институт усовершенствования врачей. А Нина, мамы Славы Бородина, посоветовала обратиться к Спиридону.

– Это еще кто?

– Знахарь из Новгородской области. В свое время Нине помог, у нее был полиартрит. Отправились на машине втроем – она, Витя Харитонов и я. Нина предупредила: с собой надо захватить свекольный сок, морковный, масло, бутылку кагора, еще что-то. Я и для Петровича набрала, и для Юрки. Приехали. У дома – толпа. Переговариваются: "Сегодня приема не будет".

– Досадно.

– Желающих попасть к Спиридону каждый день было столько, что на нем вся деревня держалась. Работать в совхозе уже никто не хотел, жили тем, что сдавали комнаты приезжим, торговали овощами, маслом, кагором. Харитонов спрашивает: "Где Спиридон-то?" – "Да вон, в поле. Трактором рулит".

Юрий: – Здесь-то дядя Витя и проявил себя во всей красе.

Евгения Вячеславовна: – До вечера со Спиридоном на тракторе колесил, в баньке с ним парился. Витька – обаятельный, юморной, мертвого уломает.

– Дрогнул Спиридон?

– Да, в какой-то момент махнул рукой: "Ладно, приводи через задний двор. Приму". Зашли в избу, он задал два вопроса: "Как зовут? Когда родился?" Сразу поставил диагноз. Все, что приготовил, отвезла Володе в больницу. Выпил без раздумий. Может, это помогло, может, лекарства, которые врачи кололи, – но язва зарубцевалась. Без операции!

Юрий: – С тех пор у папы была строгая диета. Больше всего страдал, что кофе запретили. Нам варил, а сам слюни глотал. Но слабину себе не давал. В этом смысле он "железный Феликс".

Евгения Вячеславовна: – Второй раз на нервной почве обострение случилось в 1975-м.

Юрий: – После золотой пятидневки "Спартака". 26 марта в Нанте в финале Кубка Кубков обыграли "Црвену Звезду", а 31-го дома одолели ЦСКА и стали чемпионами.

– Финал смотрели?

– Прямой трансляции не было. В записи увидели позже, посмаковали. Юги долго вели в счете, но наши вырвали победу – 63:62. Знаете, что самое интересное?

– Что же?

– Последний бросок Славнича успел накрыть Валера Федоров. Задел мяч, и тот чуть-чуть разминулся с кольцом. А началось все с потери Саши Большакова. Спустя пять дней он стал уже одним из героев матча, который сложился невероятно драматически. Мы ведь летели "минус 17"!

– Без трехочковых!

– Совершенно верно, их еще не ввели. Представляете, какое преимущество?! Погоня пошла с Большакова. Броска-то у него не было, а тут четыре очка набрал. Затем Петраков так ему засадил, что Саша заработал сотрясение и бланш под глазом. Петракова удалили до конца игры. Большаков очухался, вернулся на площадку. В последней атаке отдал пас Сергею Кузнецову, который и принес "Спартаку" победу – 78:77!

– С ума сойти.

– Петрович после матча пошел домой пешком, за ним увязалась толпа болельщиков. Под крики: "Спартак" – чемпион!" проводили до подъезда. Какие же все были счастливые!

– Вы с мамой даже в тот день не выбрались в "Юбилейный"?

Евгения Вячеславовна: – Нет. Петрович был дико суеверный. Кошка перебежит дорогу – все, он сворачивает. В 1968-м я посетила матч со "Строителем", наши проиграли. На обратном пути рулит мрачно, роняет: "Больше ты на баскетбол не ходишь". С того момента мы с Юрой сидели у телевизора. Серега Чесноков для нас по телефону репортаж вел.

Юрий: – А 31 марта, в день игры с ЦСКА, еще снег лежал, подморозило. Петрович спустился вниз, вернулся злой – машина не завелась! Во дворе мимо тетка прошла с пустыми ведрами! Но и после чемпионства верить в примерты не перестал.

– Отметили с размахом?

– Дома, в узком кругу. Папа выставил пятилитровую бутыль грузинского вина, которое ему вручили в Тбилиси. Взрослые налегали на винцо, а я – на джин с тоником. Тоже, кстати, история.

– Расскажите же.

– Саша Белов подарил мне альбом Джеймса Ласта. На задней обложке коротенькая анкета. Среди ответов запомнился один. "Любимый напиток? Джин с тоником". Думаю – что за диковина? Захотелось попробовать. Папа обещал купить. Вот из Нанта и привез – литр "Бифитера" да баночки с тоником.

– Ну и как?

– Вкусно. Да, про приметы, чуть не забыл! Я же весь сезон 1975-го бороду отращивал! С первых туров пошла пруха, решил ничего не менять. 23 марта в гости заглянули Саша Белов, Арзамасков и Бородин. Со своей очаровательной улыбкой Саша произнес: "Привет, Борода! Когда побреешься?" – "Это уже от вас зависит. Будет золото – сбрею".

– Так и вышло?

– Да, на следующий день после победы над ЦСКА мне торжественно сбрили бороду. А в этом году как услышал перед чемпионатом мира про "Усы надежды", сказал себе – надо помогать Черчесову! Вот и отрастил. Сейчас уже мама предлагает ликвидировать, но я не тороплюсь.

Сашка
– Как развивалась болезнь Александра Белова?

Евгения Вячеславовна: – Началось все на сборе у Гомельского. Тот еще высказался: "Это тебя Кондрашин подучил, филонишь…" Да никогда бы Саша такого не позволил себе! Ему плохо стало! А Гомельский думал, что "косит".

– Отцепил со сборов?

– Да. Вернулся в Ленинград, поехали на дачу к Сашке Свиридову. Шашлык пожарили – Белова стошнило. Решили, отравился. Отвезли в Боткинские бараки, это инфекционная больница…

– Мама была в городе?

– Нет. Мы не стали ее волновать. Ну, подумаешь – отравление… А в больнице Саша пожелтел. Перевели в кардиологию. Обнаружили, что сердце сильно увеличено. Здесь уж мы напугались, позвонили маме. Она работала в бухгалтерии ГИДУВа. Знала всех профессоров, подняла на ноги. Сашку тут же туда перевезли, лично занимался профессор Воронов!

– Догадывались, насколько плохо дело?

– Петровичу сказали: "Тяжелейший случай". Сразу из Америки начали лекарства присылать. Саша не хотел, чтоб в больницу к нему кто-то приходил. Шура, его жена, была в это время в сборной. Мне сказал: "Ни в коем случае ей не говорите, чтоб не срывалась…" Я взглянула на его ноги – они, как бревна. Ужасно отекшие.

– Кажется, уже после смерти Белова вы видели его сердце?

– Это был кошмар!

– Четыре килограмма?

– Поменьше, но громадное. Есть у нас медицинский музей при госпитале ветеранов войны, там и хранится. Моя сестра приехала на курсы усовершенствования врачей, вечером возвращается домой: "Ой, Женя, что я сегодня пережила! Нам показывали сердце Саши…"

– Туда отправились?

– Нет-нет. Вскоре после похорон была конференция в мединституте, пригласили и нас. Хорошо, мы маму Саши не зазвали с собой! Она, наверное, там и умерла бы. Ничего об этом не знала, ее разрешения никто не спрашивал. Выступает профессор. Вдруг выносят на сцену тарелочку, на ней стеклянный колпак. Я чуть в обморок не грохнулась, как узнала, чье это.

– Последний разговор с Александром?

Юрий: – Позвонил мне 20 сентября. Он уже задыхался. Говорю: "Ты же спортсмен, держись". Саша горько усмехнулся… Через две недели его не стало.

Евгения Вячеславовна: – Нам сообщили рано утром. Петровичу профессор сказал еще накануне: "Все безнадежно, готовьтесь". Домой приехал черный от горя!

Юрий: – Я впервые увидел, как папа рыдает. Это так страшно! Сейчас рассказываю – и вздрагиваю.

Евгения Вячеславовна: – Сборная СССР была на Филиппинах, там чемпионат мира проходил. Но ребятам ничего не сказали. Узнали от югославов, те с траурными повязками вышли на ближайший матч.

Юрий: – О смерти Саши в наших газетах написали с опозданием. Зато "Голос Америки" в тот же день посвятил ему получасовую передачу. Папа сидел у приемника и плакал. Рассказывал потом: "Ты не представляешь, с какой теплотой о Сашке говорили! Поразительно!" А я еще сильнее Валерия Харламова зауважал.

– При чем здесь Харламов?

– Как раз в день похорон Саши, 5 октября, ЦСКА проводил в Ленинграде матч против СКА. Когда в гостинице хоккеисты обедали, Валерий поднялся: "Давайте помянем великого баскетболиста Александра Белова". Вся команда встала.

Пластинки
– Свою золотую медаль Белов завещал Владимиру Петровичу. Значит, уже понимал, что уходит?

Евгения Вячеславовна: – Да, конечно.

Юрий: – А мне пластинки оставил. У Сашки была громадная коллекция. Любимая группа – Bee Gees. Но однажды из поездки вернулся потрясенный: "Нашел, кто поет еще лучше…" – "Не может быть!" – "А ты послушай". Поставил Демисса Руссоса – и я в осадок выпал. Волшебно! Для меня это такая же терапия, как песни Хулио Иглесиаса. От него и Петрович был в восторге. Говорил: "Он как будто душу твою гладит утюжком".

– Тонко.

– С Элтоном Джоном меня тоже Сашка познакомил. Альбом "Прощай, дорога из желтого кирпича" 1973-го – это чудо! Со временем папу приобщил.

Евгения Вячеславовна: – Как же мы с Петровичем не хотели идти на концерт Элтона Джона в зал "Октябрьский"! Для колясочников место неудобное, сплошные лестницы… Но Юрка уговорил. Сели рядом со сценой и обалдели. Не от пения даже, а от того, как на рояле играл.

Юрий: – Петрович так проникся, что руку мне пожал: "Сынок, теперь я тебя понимаю".

– Пластинки-то сохранились?

– А как же! Всё-всё-всё берегу. Одна из самых любимых записей – концерт Сальваторе Адамо 1967 года. Tombe la neige – это такое наслаждение! Я и живьем его слышал. Как и Джеймса Ласта. А Ричи Блэкмор? Гений! В 70 лет играет не хуже, чем в 20. Маме тоже очень понравилось.

Евгения Вячеславовна: – Сережа Изотов, директор Ледового, – наш друг, всегда приглашает Юрку на концерты. Вот я с ним и хожу.

Юрий: – Я такой же меломан, как и Саша. Все новинки проверял на мне. Усадит в середину комнаты, сам ближе к колонкам: "Сиди, слушай!"

– Еще что слушали?

– Beatles, Shocking Blue, прочие Хампердинки… Том Джонс – вообще наш кумир. В 1969-м Сашка взял у него два автографа – для себя и для меня. Сегодня включаю Rolling Stones – мне Саша как живой представляется! Так любил стихи, поэзию!

– Что вам привозил?

– В основном – пластинки. Книжки. В 1973-м покорил цветным телевизором. Купил сначала себе. Приехал, забрал меня в свою квартиру на Зверинскую. Смотрели футбольный матч СССР – Бразилия, который даже в "Ну, погоди!" попал. Момент, когда Зинченко бьет в штангу, а все думают, что гол. Вернулся я домой и маме заявил: "Нужен цветной телевизор!"

– Купили?

– Да. Для меня этот телевизор стал, как отдушина.

– Что еще запомнилось в квартире Белова?

– Календарь Playboy на стене. Перелистал, мне так понравилось! Но взять постеснялся. Сашка мою нравственность оберегал. Сказал: "Тебе еще нельзя". Хотя на обложке альбома Shocking Blue "Венера" была не совсем одетая женщина.

– Носил вас на руках?

– Конечно. После Мюнхена папа слег в больницу с язвой. У меня была хорошая вертушка "Филипс", а у Белова магнитофон роскошно записывал. Так он всю свою коллекцию притащил в нашу квартиру и две ночи просидел, переписывал для меня.

– Не отрываясь?

– Оторвался – сыграли шесть партий в шахматы. Первые две я выиграл, Сашка рассвирепел. Терпеть не мог проигрывать. Собрался – и четыре подряд мне вставил! Усмехнулся и пошел писать дальше.

– Влюблен был в вашего отца.

– Хотя как-то папа два месяца с ним не здоровался. 1973 год, в Минске наши обыграли ЦСКА на 20 очков. Вдруг Сашка обматерил судью! Папа ему сказал: "Ты, олимпийский чемпион, превратился в сапожника". Только к майским праздниками оттаял… При всем добродушии в обычной жизни на площадке Сашка был очень вспыльчивым. Соперники этим пользовались. Постоянно провоцировали, били исподтишка, могли сказать что-нибудь обидное. Особенно усердствовали Ковыркин из ЦСКА и грузин из тбилисского "Динамо"… Лысый такой, на груди татуировка – профиль Сталина… Как же фамилия-то…

Евгения Вячеславовна: – Кажется, на "Ч".

Юрий: – Да, Чхиквадзе! В матчах со "Спартаком" у этих парней была одна задача – вцепиться в Сашу и вывести из себя любой ценой.

– Владимир Петрович матом не ругался вообще?

Евгения Вячеславовна: – За всю жизнь не услышала ни единого матерного слова.

Юрий: – Самые грубые его слова – "баран" или "сука". Это все, предел.

– Кто-то нам рассказывал, что побывал у Кондрашина всеми словами на букву "г" – "говном", "гнилью", "гнусом"…

Евгения Вячеславовна: – Это Тараканов, я думаю. Такое могло быть. Кому-то Петрович говорил: "У-у, сгною в коммуналке!" Тараканов-то очень интеллигентный мальчик, но непростой. Амбиции колоссальные. Мы на него злились, что быстро в ЦСКА ушел. Петрович сильно обиделся, не разговаривал несколько лет.

Юрий: – Отец надеялся, что после ухода Белова Тараканов хоть сезон за "Спартак" отыграет. А он сразу – фьють… Но лучше комментатора сегодня нет.

– В 1974-м на чемпионате мира в Пуэрто-Рико игроки научили папуаса любимым словечкам Владимира Петровича – "баран", "чурбан", "скобарь", "идиот"…

Евгения Вячеславовна: – Да что вы!

Юрий: – Было-было. Едешко рассказывал. Папа к автобусу подошел, а тот и выдал с латиноамериканским акцентом. Команда угорала. Вы, кстати, помните, какая закрутка сложилась на турнире?

– Честно? Нет.

– В финальном раунде мы уступили югославам три очка. Дальше у югов игра с американцами, которые на наше счастье победили с той же разницей. Этот матч ребята смотрели по телевизору в отеле вместе с Робертом Рождественским.

– Как поэта в Пуэрто-Рико занесло?

– Он же в 70-е был председателем Всесоюзной федерации баскетбола. Теперь, чтоб завоевать золотые медали, нужно было обыгрывать американцев с разрывом в четыре очка. А мы перевыполнили план – "плюс 11"! На банкете после церемонии награждения Рождественский поднял бокал: "Друзья, за вас! Вы сделали большое дело. Жаль, народ узнает только завтра утром…"

Арзамасков
– В Союзе чемпионат не транслировали?

– Нет. Говорят, хотели показать матч с американцами, но кто-то из руководства осекся: "А вдруг проиграем?" Решили не рисковать. Я все репортажи слушал по ВВС. Между прочим, Петрович считал ту команду на порядок сильнее мюнхенской. Лучшим центровым признали Сашу Белова, который отыграл турнир фантастически. Тренер сборной США восторгался: "Этот парень украсит любую команду НБА!" А вот Сергей Белов не блеснул.

– Ладил с ним Владимир Петрович?

Евгения Вячеславовна: – Сережа – флегматичный, немногословный. Волк-одиночка. Петрович говорил, что работать с ним было трудно. Но с Гришаевым – еще тяжелее!

– Это уже в "Спартаке"?

– Ну да. Игрок-то хороший, профессионал. Из тех, кого не надо заставлять, подгонять. Но человеческие качества…

Юрий: – С ним никто не хотел жить в одном номере. Бывало, команда только заселяется в гостиницу, а Гришаев уже с кем-то успевает разругаться. Помню, на сборах кто-то из ребят едва ли не на колени рухнул перед Петровичем: "Тренер, что я вам плохого сделал? Почему с Гришаевым меня поселили?"

Евгения Вячеславовна: – А к разговору про Сергея Белова… Всю жизнь он был страшно обижен, что никто не вспоминал его 20 очков в финале Олимпиады. Три секунды затмили всё. Даже на "Кубок Кондрашина и Белова" лишь первое время приезжал, в дальнейшем не появлялся. Ваньку Едешко вообще в упор не видел.

Юрий: – Мистическое совпадение – Сергей и Сашка умерли в один день, 3 октября. С разницей в 35 лет.

Евгения Вячеславовна: – Мы всегда 3-го заезжаем на Северное кладбище. А тогда поехать не смогли, решила во Владимирском соборе поставить две свечки – Сашке и Петровичу. Подхожу, вдруг Юра звонит: "Сережа Белов скончался". Поставила и третью за упокой.

– Режиссер Эрнест Серебренников поведал нам удивительную историю: "Кондрашин не раз заставал Сашу за странным занятием. Тот записал на магнитофон выступление комментатора, который горячился: "Лишить Белова звания заслуженный мастер спорта, дисквалифицировать…" Потом сидел дома и слушал пленку".

Евгения Вячеславовна: – Хм. Нам Петрович об этом не рассказывал. Да и не верится мне, что такое было. Я же знаю Сашку. Поступок вообще не в его характере.

Юрий: – Согласен. Легенд про Сашку много. Вот недавно знакомый спросил: "Правда, что у Александра Белова ребенок есть? От девушки, которую бросил, когда та забеременела". Я ответил: "Чепуха. К сожалению, детей у Саши не было. Не успел…" А комментатор, о котором упомянул Серебренников, – это наверняка Геннадий Орлов. По-моему, именно он тогда озвучивал на ленинградском телевидении официальную версию.

– Тараканов говорил нам: "Скандал на таможне приключился в 1977-м, когда отправились в Милан на матч Кубка Кубков с "Чинзано". Вылетали из Шереметьево. Внезапно тотальная проверка багажа. Каждого, включая Кондрашина, заводили в кабинки, раздевали. В аэропорту нас уже ждали, сумку с иконами, икрой, незадекларированной валютой явно пасли".

Евгения Вячеславовна: – Во всем виноват Арзамасков. Он втянул Сашку. Тот рассказывал, что накануне вылета разыгрывали с ребятами, кому эту сумку нести.

– Монетку кинули?

Юрий: – Нет, в домино. Проиграл Сашка.

Евгения Вячеславовна: – Хотя в итоге и он сумку-то не нес. Стояла в стороне. У Володи Яковлева спросили: "А эта чья?" – "Да вроде Белова". Всё.

Юрий: – Сказал так не по злобе, а по недомыслию. Но этого хватило, чтоб дело раскрутили, повесили на Белова всех собак. Правильно говорят: "Если Саша Белов – Моцарт баскетбола, то Арзамасков – Сальери". Он ведь тут же в ЦСКА слинял.

Евгения Вячеславовна: – Почему пошли разговоры, что проверку на таможне организовали по "сигналу"? ЦСКА из года в год пытался переманить Белова. Тот ни в какую. Когда же беда случилась, ему открытым текстом предлагали: "Переходи в ЦСКА, тебе сразу все простят". Саша отвечал: "Я не могу предать Петровича".

Юрий: – Ладно, наказали, стал невыездным. Но почему в чемпионате не позволяли играть?! А потому, что "Спартак" с Беловым и без него – две разные команды. Для нас он был как Криштиану Роналду для сборной Португалии. Петрович прикладывал колоссальные усилия, чтоб с Саши поскорее сняли дисквалификацию. Однажды часа за три до матча сообщили, что Белов может выйти на площадку. Папа ему ничего не сказал. Чувствовал – радоваться рано. И действительно, вскоре последовал звонок: "Нет, дисквалификация по-прежнему в силе".

Евгения Вячеславовна: – Такое было не раз! Сначала в Москве дадут добро на участие в матче, в последний момент перезванивают: "Белову играть нельзя". Ну и какое сердце это выдержит?!

Уход
– Блокноты Владимира Петровича сохранились?

– Полно. Бумаги так и лежат неразобранные. Никому они не нужны!

– Неужели?

– Хотя кто-то из знакомых говорил: "Это такая ценность!" Петрович все записывал. Блокнот клал рядом с кроватью. Если завтра игра – обязательно среди ночи будет нарисована новая схема.

– Ему это снилось?

– Да!

– Видео осталось с того времени?

– Очень много. Переписали на диски. Раньше туры проводились в одном городе. Мы любили на автобусе в Таллин мотаться. А в Тбилиси Саша Белов как-то показал феноменальную игру, на уровне НБА!

– Тот баскетбол был интереснее?

– Намного! В каждом городе – отличная команда. В Москве даже две. В Тбилиси весь зал – в кепках-"аэродромах"…

Юрий: – 1973 год, через месяц "Спартак" выиграет Кубок Кубков. Но вот сейчас играет в Тбилиси. "Кепки" ведут 6:0. Потом им отгружают двадцатник. С трибун в наших полетели монеты! Одному в лоб попали!

Евгения Вячеславовна: – Вот этому Вова удивлялся – обычно в Тбилиси к ленинградцам тепло относились. Зато против Москвы так болели! Ванька Едешко расстраивался: "Куда ни приедем – все против нас…" А Мышкин, который Князь, как-то прошелся рядом с Сашей Беловым. Был поражен: "Хоть бы кто на меня внимание обратил! Только на него!"

– Английский Владимир Петрович знал?

Евгения Вячеславовна: – Нет – и очень переживал: "Мне так этого не хватает…"

– Выучить не пытался?

– Он стеснялся! В войну учебу запустил, в деревне пахал. К концу войны вернулся в город – не идти же ему в пятый класс? Отправился работать и в школу рабочей молодежи. Сами представляете, как там учили. Летом уеду на каникулы – ни одного письма от него. "Володя, ты бы хоть строчку черканул…"

– А он?

– Как-то признался: "Боялся, что ошибок налеплю". Я задумалась: "Вова, знаешь, что надо? Читай больше!" Начал – и втянулся. Книжки полюбил. Писать стал грамотно.

Юрий: – Помню, папа что-то пишет – губу оттянет, раздумывает…

Евгения Вячеславовна: – На столетии Набутова в Доме журналиста встретили Жору Штиля, артиста из БДТ. Подошел, меня расцеловал: "Мы с Володей вместе учились в техникуме! В одной группе!"

– Что за техникум?

– Физкультурный. Мы с ребятами из театров дружили. Кирилл Лавров, Игорь Владимиров, Миша Боярский… Сережа Мигицко всегда говорил: "Хотите познакомиться с самыми красивыми девушками Ленинграда – ходите на баскетбол!"

Юрий: – А вот я английский понимал – благодаря радио. Стояли у нас два приемника, всегда были включены BBC, "Голос Америки" и "Радио Швеция".


– Шведы-то зачем вам?

– А их вообще не глушили. Как они рассказывали про спорт! Про музыку! Человек, который со мной языком занимался, смеялся: "Говорить тебе все равно не с кем, но понимать будешь всё".

– Как Владимира Петровича убирали из сборной?

Евгения Вячеславовна: – После Олимпиады в Монреале ему предлагали остаться, но с условием, что уйдет Башкин. Петрович ответил: "Ни за что! Если Сергея увольняете, то и меня в команде не будет".

Юрий: – Башкин был ближайшим помощником папы, они прекрасно дополняли друг друга. Без него работать в сборной не хотел. Еще добавил: "Если сегодня мне указывают, кого вторым тренером ставить, значит, я уже не первый".

– Ни разу об уходе не пожалел?

– Нет. Жалел об одном – что в Монреале сгорели Югославии и не попали в финал. Хотел там снова обыграть американцев, уверял, что это было реально. Он снова готовил им сюрприз. Если в Мюнхене в стартовой пятерке неожиданно выпустил Мишу Коркия, то здесь должен был выйти Володя Ткаченко. Его связку с Сашей Беловым отрабатывали на тренировках. Говорят, получалось шикарно.

– В 1988-м Владимир Петрович вошел домой со словами: "Я умер!" Что это было?

Евгения Вячеславовна: – Ему уже не хотелось работать. Чувствовал себя скверно, перенес несколько сердечных приступов. Но через год, когда "Спартак" очутился в зоне вылета, все-таки уговорили вернуться.

Юрий: – Петрович сразу встряхнул команду. Выиграли 11 матчей подряд и сохранили место в высшей лиге. Он ожил, забыл обо всех болячках. Радовался, что подобрался классный состав. Dream team-2, как ее называли – Фетисов, Панов, Пашутин, Кисурин, Карасев, Михайлов… С ними снова стал чемпионом.

– Как же в 1992-м без "Спартака" умудрились провести первый чемпионат России?!

– Команду премировали поездкой на коммерческие матчи в Эмираты. Тем временем в Ростове четыре клуба, включая ЦСКА, тихой сапой сыграли турнир в один круг. Петрович узнал – был в шоке. Отложилась в памяти фраза: "Валентин Сыч обещал, что в еврокубках Россию будет представлять чемпион СНГ, то есть "Спартак". Я доверился, а он обманул…" Просто для ЦСКА расчищали дорогу. Даже Едешко, работавший тогда в армейском клубе, признавал, что против того "Спартака" шансов у них не было: "Привезли бы нам очков двадцать!" Но не все тогда решалось на площадке.

Шарик
– Когда у Владимира Петровича начались проблемы с сердцем?

Евгения Вячеславовна: – Первый инфаркт случился в 1990-м. В бане после тренировки прихватило. В больнице сделали кардиограмму, настаивали на госпитализации, но он отказался. Поехали мы на дачу, в Шапки.

– Куда-куда?

– Это поселок неподалеку от Тосно. Там у нас дача была. Ночью опять стало плохо. Вызвала "скорую". Доктор померил давление, изучил кардиограмму, которую Петрович захватил с собой, – и на носилки. Даже до машины не позволил дойти. Я страшно перепугалась. А к нам в то лето дворняжка прибилась…

Юрий: – Шарик. Ой, такой чудесный пес! Умный, симпатичный. В поселке его все знали, подкармливали. Я тоже котлетками угощал, вот и повадился к нам.

Евгения Вячеславовна: – Прибегал ровно в тот момент, когда на веранде садились обедать. В дом не совался. Но как увезли Петровича – зашел. Полночи я просидела возле Юркиной кровати, тихонько плакала, а Шарик пристроился рядом. Теплым языком утирал мои слезы.

– Картина.

– Когда сын проснулся, сказала: "Юр, если все обойдется, возьмем собаку в город". Мобильников еще не придумали, в больницу рано утром позвонила от соседа, у которого был единственный телефон на весь поселок. "Кондрашин поступил?" – "Да, лежит в коридоре". Я примчалась к Юрке, сообщила, что папа жив – и на станцию. От Шапок до Тосно, куда его отвезли, полчаса на электричке. Пока добралась, Петровича в палату перевели, создали все условия.

– Уже лучше.

– Пролежал там до выписки. А я каждое утро навещала. Готовила для него что-нибудь вкусненькое, шла к электричке, Шарик меня провожал. Больничную еду, которую Вове приносили, складывала в баночку. Отдавала Шарику, он всегда встречал меня на станции. И так изо дня в день, представляете?!

Юрий: – Говорю же – умнейший пес! Когда папа оклемался, отправили в санаторий на Черную речку, а мы вернулись в город.

– С Шариком?

Евгения Вячеславовна: – Естественно. Раз обещала – надо держать слово. Привез нас Саша Большаков. Юра в машине остался, а я в квартиру поднялась. Шарик-то без поводка. Думаю, хоть ремешок возьму. Не дай Бог убежит со страху. Дверь открываю и застываю в оцепенении. Холодина! В прихожей шкаф нараспашку, вещи на полу. Первая мысль – Петрович что-то искал перед отъездом в санаторий. Захожу в большую комнату – всё вверх дном. Валяются книги, одежда, какие-то сувениры. На торшере мой халат висит. А в спальне балконная дверь разбита. Оттуда и сифонит.

– Через балкон залезли?

– Наверное. Хотя третий этаж. Может, сверху спустились? Вообще-то квартира была на сигнализации…

– Не сработала?

– Вот! Звоню во вневедомственную охрану, начинаю выяснять. Меня спрашивают: "Как воры к вам проникли?" – "Видимо, через балкон, стекло разбили…" – "А-а, ну понятно, у вас же только входная дверь на сигнализации, не балконная". Не исключено, зная об этом, кто-то из них и навел. В те времена могло быть что угодно. Да еще Кирилл Набутов накануне по телевидению обронил, что у Кондрашина на даче случился инфаркт, отправили в больницу.

– А что милиция?

– Приехали оперативники, сняли отпечатки. "Большой" дом подключился – бесполезно. Сказали: "Разве что попадутся на продаже…"

– Ничего не всплыло?

– Ничего и никогда. А может, и не искали.

– Как же олимпийская медаль уцелела?

– Те, что на стенке висели на стенке, забрали. А эта в коробочке, лежала себе на книжной полке. Не заметили, Бог уберег! С долларами то же самое. Их, перетянутые резиночкой, Вова складывал в небольшой кармашек, прямо вместе с декларацией. Валялись на полу. Удивительно, как ни воры, ни милиция не заметили!

– Сколько было долларов?

– В районе тысячи. В 1990 году – приличная сумма.

– Кроме медалей, что унесли?

– Новую шубу, которую Петрович купил мне в Китае. Какую-то мелочевку. А из холодильника – банку икры. Но самое главное – уникальные пленки, которые Петрович привез из Америки. Баскетбольные матчи, учебные фильмы.

– На кассетах?

– Разумеется. Лежали возле телевизора. Набутов с экрана даже обратился к грабителям. Мол, верните пленки, вам все равно не нужны, взамен отдадим чистые видеокассеты. Никто не объявился.

– Как Владимир Петрович пережил ограбление?

– Пока в санатории был, я не рассказывала. Не хотела волновать, мало ли, как после инфаркта отреагирует. Домой приехал, пообедали, сел с Юрой в шахматы играть. Вдруг звонок, Петрович снимает трубку. Знакомый спрашивает: "Ну как здоровье? Слышал, несчастье у вас…" Смотрю – Вова меняется в лице. Пауза. "Мне ничего не говорили". Тот, сообразив, что сморозил лишнего, бросает трубку. А я в слезах иду на кухню. Петрович к Юре: "Что случилось?!" – "Папа, нас обокрали". Подходит ко мне, обнимает: "Господи, да после реанимации все это такая ерунда! Шубу унесли? Ну и черт с ней!" Когда же сказала, что и пленок нет, вот тут он погрустнел: "Жалко…"

– Судьба Шарика?

– Прожил с нами два года. Потом заболел. Приехал ветеринар, осмотрел: "Опухоль в кишечнике. Нужна операция, но пес ее не перенесет. Старенький уже. Давайте усыпим". Ответила: "Что вы! Я не могу". Он записал на бумажке номер: "Если созреете – звоните, сразу приеду. Один укол и никаких мучений".

– Эх…

– Постелили Шарику на коврике в прихожей. Рядом с телефоном. Как звонок – замирал, глаз не сводил с аппарата. Все понимал! Ветеринар периодически набирал: "Ну как ваша собачка?" – "Более-менее…" Однажды стали разговаривать, он снова спросил: "Может, решитесь?" – "Нет-нет-нет". Положила трубку, повернула голову – а у Шарика, который все это время тревожно смотрел на меня, покатилась слеза.

Юрий: – Умер он своей смертью, во сне. Я так полюбил его, что впервые в жизни часа полтора не просто плакал – в голос выл!

Евгения Вячеславовна: – После Шарика завели таксу. Красавчика по кличке Филька, это Юра придумал. Песик необычайно ласковый, Петрович его обожал. Филька и спал с ним, и ухо ему сосал.

Юрий: – Когда Фильке полгода стукнуло, первый раз привезли на дачу. Родители пошли в лес за грибами, взяли его с собой…

Евгения Вячеславовна: – Отошли от дома километров на пять, и он убежал. Мы в ступоре. Что делать? Искали, кричали – без толку. Поплелись обратно. Навстречу соседка: "Много грибов набрали?" – "Какие грибы, мы Фильку потеряли!" – "Да он полчаса назад пришел. Вон, сидит у крыльца, вас дожидается". Петрович расплылся в улыбке: "Ай да пес. Уважаю". А Филька, увидев нас, так обрадовался, что описался.

Юрий: – Умер через семь лет, совершенно неожиданно. Папа уже болел, за грибами не ходил, а соседка иногда брала с собой Фильку.

Евгения Вячеславовна: – В то утро выскочил из дома, побежал за ней, догнал в лесу через полчаса. Целый день бродили. Бегал-прыгал, носился туда-сюда, все нормально. Вдруг молча лег к ее ногам. Что стряслось, непонятно. Может, змея укусила? Или еще кто? Дома после таких прогулок обычно набрасывался на еду, а тут лишь чуть-чуть попил водички. Ночью умер. И Петрович сказал: "Я – следующий". Как в воду глядел.

Юрий: – Филька ушел 25 сентября.

Евгения Вячеславовна: – А 23 декабря – Петрович.

Рак
– Он знал, что у него рак?

Евгения Вячеславовна: – Нет. Я – знала. Обнаружили поздно, метастазы уже в кости пошли.

– Это адская боль.

– Не то слово! Бедный, как он мучился последние месяцы! Виду старался не подавать. Я же все время была рядом, в палате для меня кровать поставили. Зубы сожмет, терпит. Когда совсем уж невмоготу, просит: "Посади меня, пожалуйста". Сажаю. Через несколько минут: "Нет, лучше прилягу". И так ночи напролет.

Юрий: – От лекарств аппетит пропал. Папа был страшный сладкоежка. А тут и пирожные уже не в радость…

Евгения Вячеславовна: – К вечеру 13 декабря ему стало хуже. Бледный, давление – низкое-низкое. Оказалось, в желудке открылось кровотечение, срочная операция. С того момента был без сознания, на аппарате искусственной вентиляции легких. Как-то доктор говорит мне: "Хоть сегодня поезжайте домой. Отдохните, выспитесь. Я дежурю, все будет в порядке".

– Согласились?

– Да. И рано утром Володя умер.

– Юрий: – В 6.50.

Евгения Вячеславовна: – Я вот думаю – может, меня специально выпроводили, чтоб отключить его от аппарата? Другой врач предложил сделать вскрытие, я ответила: "Ну а смысл? Человека-то не вернешь".

– Юрий: – Я долго держался, не плакал. Но наткнулся в новостях на сюжет, посвященный отцу. Удивительно теплый, душевный. И я потек. Два с половиной часа рыдал без остановки. Всё выплакал. Тогда и осознал, что папы больше нет. Есть пленка с церемонии прощания, телевизионщики передали кассету, но ни разу не включал. Может, в следующем декабре, когда будет 20 лет со дня смерти, посмотрю.

Евгения Вячеславовна: – Юры на похоронах не было. Несмотря на жуткие морозы, собирались взять с собой, одеть потеплее. Но с утра подскочила температура. Под сорок! То ли простудился, то ли на нервной почве. В итоге мы уехали, а с ним остался двоюродный брат.

– Гомельский проявлялся после смерти Владимира Петровича?

Евгения Вячеславовна: – На "Кубок Кондрашина и Белова" приезжал регулярно. На второй день турнира мы все, включая игроков и тренеров ЦСКА, отправлялись на кладбище. Вот этих визитов Александр Яковлевич избегал. А в октябре 2004-го поехал. Долго стоял у могилы Петровича, потом у Сашки. Ко мне подошел, попросил прощения. Ответила: "Саш, да я и не держу на тебя зла…"

– Ему было, за что извиняться?

– Раз подошел – наверное. Я не знала, что у него рак. Выглядел нормально. А в августе 2005-го умер. Стало понятно, что тогда он как будто прощался.

Юрий: – Кстати! Тараканов рассказывал – навестил Гомельского в больнице за два дня до кончины. Тот уже еле говорил. Внезапно вспомнил финал Мюнхена, три секунды, произнес: "По-моему, у Сашки была пробежка…" Представляете, даже на смертном одре – о баскетболе!

Евгения Вячеславовна: – Да, одно время говорили, что Саша якобы потоптался. Но это не пробежка. Иначе американцы уже десять раз все опротестовали бы.

Машков
– Сколько раз вы видели "Движение вверх"?

Юрий: – Дважды. Я – дома, на компьютере. А мама в кинотеатре. Сначала с молодежкой "Спартака" ходила, потом Полтавченко пригласил.

– После второго просмотра отношение к фильму изменилось?

Евгения Вячеславовна: – Нет. Первый раз даже всплакнула в концовке. Делю картину на две части. Там, где про баскетбол, мне понравилось. В отличие от остального.

Юрий: – Финальный матч показан замечательно. Но нестыковок слишком много. Возьмем финал с Югославией на чемпионате Европы в 1971-м. Будущим героям Мюнхена, Сашке Белову и Едешко, сильно досталось от Петровича за то, что вылетели за пять фолов. Матч тяжелейший, вытащили его Жармухамедов, Сергей Белов и Паулаускас. Счет – 69:64. А в фильме мы выносим югов в одну калитку. Ну и кому эти враки нужны?

Евгения Вячеславовна: – Или эпизод, как Коркия пишет заявление, что не поедет на Олимпийские игры, поскольку сестра замуж выходит. Как такое в голову могло прийти?! А засыпающий Петрович в полуфинале с Кубой?! Бред сумасшедшего. Когда читала интервью со сценаристом, зацепилась за фразу: "Спорт не люблю, а баскетбол вообще не знаю". Тогда зачем браться за такой сценарий?

– Паулаускас мог остаться на Западе?

– Да ерунда! Все было не так!

– А как?

– За год до Олимпиады отправились в турне по Америке. Там куча литовских эмигрантов. В каком-то городе Модя подошел к Петровичу: "Можно, схожу к родственникам?" – "Иди. Но учти – если подведешь меня…" Модя руками замахал: "Нет-нет!" Навестил, вернулся вовремя. Такой довольный, еще и с гостинцами для ребят. В фильме же все перевернули. Когда Союз развалился, Паулаускас пить начал из-за того, что слышал: "А-а, ты в сборной СССР играл, красный…" А сейчас на работу ездит куда-то на границу с Россией, в нашу школу. Баскетбол ведет.

– Как вы о съемках узнали?

– Я и не слышала ни про какой фильм, пока Ванька Едешко не дозвонился: "Евгения Вячеславовна, вы сценарий читали? У меня волосы дыбом встали!" – "Что за сценарий?" Потом и до нас все это доехало, я взглянула: "Ба-а-тюшки… Какая чушь!" Нет, говорю, я согласие на такое не дам.

– Какие сцены из первоначального варианта убрали?

– Как Петрович контрабандой вез валюту, пистолет для сына… А вот с Сашей оставили всё.

– Зато фильм интерес к баскетболу поднял.

– Что правда, то правда. Если с этой стороны взглянуть – фильм нужен был! Лично мне за Сашку даже обиднее, чем за Петровича. Вот совершенно не такой получился. Это были его лучшие годы, здоровый, как бык. А из Белова инвалида сделали, который играет через "не могу".

– Вы и Александра Овчинникова, его вдова, действительно были готовы судиться с создателями фильма?

– Мы и подавали в суд. Но проиграли. На заседания не ездила, всё через адвоката.

Юрий: — В этой ситуации наиболее порядочно, на мой взгляд, повел себя Владимир Львович.

– Машков?

– Ну да. 14 января, в день рождения Петровича, дозвонился маме на мобильный.

Евгения Вячеславовна: – Слышу в трубке: "Евгения Вячеславовна, доброе утро! Поздравляю с днем рождения!" Думаю – кто-то перепутал. У меня-то – 29 декабря. А голос хрипловатый, знакомый. Уточняю: "Простите, кто это?" – "Володя Машков". И я все поняла. "Владимир Львович, спасибо большое!" Хорошо так поговорили.

– О чем?

– В конце обмолвился: "Знаете, я словно своего отца играл… Если в Питер заеду, могу вас навестить?" – "Пожалуйста. Будем рады".

– Навестил?

– Пока нет. Ясно же, человек занятой.

Юрий: — Актер замечательный, нам с мамой очень нравится. Когда анонс фильма крутили, я видел на экране Машкова и улыбался: "Привет, папуля!"