Как будущий губернатор Санкт-Петербурга занимался баскетболом у Кондрашина, но так и не стал баскетболистом;
Как Кондрашина и любимый воспитанник ее мужа Александр Белов стали кровными родственниками;
Как юный Володя зимовал в блокадном Ленинграде, а в 13 лет начал работать;
Как тренер первым в СССР поверил, что обыграть американцев в баскетбол — не сумасшествие, а реальность;
Как из их дома украли все медали, кроме олимпийского золота Мюнхена;
Как Михаил Боярский и Сергей Мигицко приходили поздравить Владимира Петровича с юбилеем и что из этого получилось.

– Звонит мне утром 14 января мужчина и говорит: «Здравствуйте, Евгения Вячеславовна, я вас поздравляю с днем рождения». Отвечаю: «Спасибо». А сама слышу: голос какой-то знакомый, но не узнаю. У меня спросонья и вылетело из головы, что день рождения у Петровича. Думаю: у меня же день рождения был в декабре! «Это, – говорит, – Володя Машков». И мы с ним так хорошо поговорили. Он сказал: «Знаете, я такое большое удовольствие получил от этой роли, как будто своего папу играл».

Единственное, кстати, что в этом фильме мне понравилось – это игра Машкова. Он ведь сыграл хорошо, правда? Я не ожидала. Потому что такой был сценарий… Сашку Белова больным сделали. А ведь на самом деле он был тогда молодым и здоровым, это были его лучшие годы.


– А если рассматривать «Движение вверх» просто как повод вспомнить, что было 45 лет назад? Владимир Кондрашин действительно относился к Александру Белову как к родному сыну?

– Конечно. Вообще-то Сашка даже по крови мне теперь родной. У меня в 1974 году была операция и большая потеря крови. В больнице не было нужной группы, а Мария Дмитриевна, мама Саши, там работала. Ее кровь ко всем группам подходила. И она, получается, спасла мне жизнь. Саша мне потом все время говорил: «Моя сестренка».

– Ого. Этого ни в одном интервью, ни в одной книге нет.

– А я никому до вас и не рассказывала. Еще Сашина мама была моей крестной. Я была некрещеная, вы же понимаете, для довоенных времен это обычное дело. Но она меня заставила пойти в церковь, стала моей крестной мамой. Это было где-то в 70-е годы. Умерла Мария Дмитриевна незадолго до Петровича. Губернатором Санкт-Петербурга тогда был Яковлев, он любил баскетбол, ходил все время на игры. И все время говорил: «Вот, я у Петровича тренировался, а он меня выгнал».

– Это правда? Или придумал?

– Ну, не знаю. Петрович говорит: «Придумал, наверное. Но я не помню – может, и выгнал». Вообще-то он не выгонял почти никого. Помню, еще когда с ребятами работал, всегда убитый приходил, когда нужно было кого-то брать, а кому-то отказывать. Вы посмотрите, как сейчас в «Голосе» дети плачут – так и там дети плакали. А всех же не заберешь. Но все равно ходил по школам всегда в сентябре, набирал мальчиков. Он даже когда уже со «Спартаком» и сборной работал, ни одного детского соревнования у нас в городе не пропускал. Уже когда перестал работать, совсем болел, бывало, пойдет с собакой гулять… Мы жили на Наличной, на Васильевском острове. Рядом были две школы, а между ними – стадион и место, где все с собаками гуляли. Ушел – все нет его да нет. Думаю, пойду посмотрю, где он. А он, оказывается, стоит и смотрит с улицы через большие окна в спортзал, где дети в баскетбол играют. Я ему: «Что ты там высматриваешь?» А он мне с улыбкой: «Услышал, как мяч стучит. Захотелось подойти поближе».

– Белова ведь тоже в школе нашли? Говорят, его с урока выгнали, а Владимир Петрович его нашел чуть ли не в туалете.

– В районе 5-й Советской замечательная школа, где Саша учился (сейчас – гимназия № 155. – «Матч ТВ»). Там у них такой музей! Мы в него очень много всего отдали. Этим музеем занимается женщина, которая работала в Эрмитаже, поэтому там все очень серьезно. В этой школе учился Кирилл Лавров, Сашка Белов, олимпийский чемпион по гребле Юрий Тюкалов… Вроде простая школа, но как они всегда нас встречали, как баскетбол любили!

И вот приходят они в эту школу. Уже не перемена, урок идет. И Петрович рассказывает: «Выглядывает морда такая из туалета. Я ему: „Иди сюда“. Смотрю – мальчишка такой коренастый, шея короткая, ноги длинные». Я сначала не поняла: думаю, чем тебе шея-то не понравилась? А оказалось, что длинная шея для баскетболиста – это плохо. Получается, что тогда у игрока при том же росте ноги короче. И вот спрашивает Петрович у Саши: «Что ты там делал в туалете, курил?» Отвечает: «Не-е-ет, я не курил!»

– Сколько ему тогда лет было?

– Все говорят, что 13, но, по-моему, 10 или 11. Ну, самое большое – 12. Взяли Сашку в летний лагерь – так тот приехал со своими машинками, пароходики пускал по реке. Петрович его сам спать укладывал. Рассказывал потом: «Надо ему ухо накрыть одеялом и вот так подержать – тогда он засыпает». Ну, ребенок совсем! Какие тут 13 лет…

В школьном музее до сих пор Сашкин табель с оценками хранится. Везде тройки, четверки, а по физкультуре пятерка. Ему сначала в баскетболе было не очень интересно – там толкаются, бьют. Петрович его даже хотел выгнать, но потом поговорил с его мамой, позвал в этот лагерь. Жили они небогато, в коммуналке, и мама его отпустила. И в этом лагере Саша очень увлекся баскетболом. Что-то получаться у него стало.

– Одно дело найти в школе ребенка, и другое – довести его до олимпийского золота. Что было дальше?

– Сашка очень быстро стал прибавлять. И в 16 лет Петрович взял его в «Спартак». Он тогда Яниса Круминьша накрыл чуть ли не в первом матче в Можайке (Военно-космическая академия им. Можайского. – «Матч ТВ»). Стадион просто с ума сошел! Вы представляете – самому Круминьшу горшок поставить? После этого Сашка сразу стал кумиром.


– Ого, вы так спокойно употребляете сленговое «горшок». Во времена, когда вы сами играли, это слово уже было?

– Конечно. А вот как в фильме трехсекундную зону называли «краской» – такого, конечно, не было.

– Что показали достоверно – так это талант Владимира Петровича выигрывать концовки. Расскажите, каким образом?

– А я не знаю. Какое-то чутье у него такое было.

– Он ведь даже Ивана Едешко, который отдал тот легендарный пас, выпустил именно на последние три секунды олимпийского финала.

– А Мишу Коркия? Тот рассказывал, чуть ли не плакал, что Петрович держал его все время на скамейке, не выпускал. Американский тренер ведь тоже изучал нас, готовил какой-то план. А тут – выходят на финал Коркия и Саканделидзе. И они всю игру так быстро бегали! Совсем не так, как ожидали.

Бывало, ночью перед какой-нибудь игрой Володя сидит, что-то думает… Вдруг как вскочит! Спрашиваю: «Ты чего?» Говорит: «Комбинация в голову пришла». Запишет ее, потом в матче сыграет, а после рассказывает: «Я этот матч выиграл сегодня ночью».

А три секунды… После победы в Мюнхене его замучили вопросами про эту концовку! И он потом прятался от людей. Говорил мне потом: «Мы ведь вели в счете всю игру, а проигрывали только в эти последние три секунды».

– Победа СССР над американцами в то время и правда считалась фантастикой? Даже в отсутствие игроков НБА.

– Конечно. Так у них и студенты были не хуже, если они 36 лет никому не проигрывали! Американцы, по-моему, и сами не верили, что могут кому-то проиграть.

– А Владимир Петрович, получается, верил?

– Они же за эти полгода перед Олимпиадой очень много сыграли в Америке со студентами. И, когда поездили, он сказал, что можно с ними играть. Надо было поменять схемы, много работать. Конечно, особой надежды они не питали – первое время очень крупно проигрывали американцам на этих сборах. Но постепенно стало получаться лучше. Так что съездили не зря – это было очень большое дело. Кстати, в фильме показывают, как вся страна смотрела матч в прямом эфире, а на самом деле его показывали в записи. Например, я только в 6 утра узнала результат. Мне позвонил Володя Розенталь, преподаватель математики из кораблестроительного института. Туда еще Петрович своих игроков пристраивал на военную кафедру, чтобы в ЦСКА не забрали. «Жека, – кричит, – наши выиграли! Сашка забросил последние два очка!» Спрашиваю: «Откуда ты узнал?» А он: «Голос Америки» слушал».

– Потом ведь еще до обеда следующего дня рассматривали протест американцев?

– Да. Помощник тренера Сергей Башкин пришел к команде и сказал: «Переигровка». А когда все уже были в шоке, добавил: «В 1976 году, на следующей Олимпиаде». Вообще-то ведь и второе место было для нас успехом! Поэтому, конечно, они там заготовили заранее запасы, чтобы отметить. Но никак не могли начать отмечать. Когда не было ясности, переигровка или нет – было обиднее всего.

Я как узнала в 6 утра результат – давай всем названивать! Всех обрадовала, Сашиной маме тоже позвонила, а в 11 показывали матч. Мы уже к девяти все собрались у телевизора, хотя знаем результат заранее. Весь матч наши выигрывают – и тут эта концовка. И комментатор Нина Еремина объявляет: «Американцы выигрывают матч». Я говорю: «Господи, Володька, гад какой, обманул!» А Юра мне: «Мама, посмотри на счет. 49:50, а должно быть 51:50. Еще два очка забьют». И пошли эти переигровки.

– Сын Юра, получается, уже тогда увлекался статистикой?

– Ой, конечно! Мы дураки такие, столько фотографий храним – а ничего не подписывали, какой это год, какая игра. А Юрка все помнит. Он даже помнит, какой день недели был! У него вообще память Петровича. Тот запоминал вообще всё, каждый день рождения у своих игроков помнил, ребята даже у него уже не играли, а он продолжал поздравлять.

– Вы так необычно называете мужа: «Петрович». Вроде бы и фамильярно, но с любовью.

– А я уже привыкла! Его все вокруг его называют Петровичем. Мне бы сказать «Вова», «Володя» – я так его называла. Но мало ли у кого еще такое имя. А говоришь: «Петрович» – и сразу понятно, о ком речь.


– Как вообще такое возможно, что сборной СССР поочередно руководили настолько разные люди – Гомельский и Кондрашин? Как со скромностью Владимира Петровича можно было возглавить сборную Советского Союза?

– Да он даже победы на Олимпиаде как будто стеснялся! Это сейчас всех спортсменов шумно встречают. А тогда как-то тихо все прошло. Приехали они, встретили их в Москве. В Ленинград приехали только Саша и Петрович. И здесь тоже ничего особенного не было. В фильме показывают, что им деньги какие-то дали прямо в раздевалке. Не было там никаких конвертов, это все трепотня. Потом, через какое-то время, выписали какую-то премию. Такого шума не было, как сейчас. Сейчас сколько олимпийцам дают за медали! Пожизненную пенсию дают. А Петрович ничего не получал. Вот Башкин прожил на несколько лет больше – он успел что-то получить. Тысяч 15 ему платили. Даже медалей тренерам на Олимпиаде не давали! И когда Саша уходил из жизни, он через своего друга Ваню Рожина попросил отдать его олимпийскую медаль Петровичу.

В 1990 году нас обокрали. Мы с Юрой были на даче. А у Петровича был микроинфаркт, он должен был лежать в больнице, но сказал: «Не буду», – забрал кардиограмму и приехал к нам на дачу. Ночью опять плохо стало. Хорошо, что кардиограмма была с собой. Отвезли его в ближайшую больницу, в Тосно. Я только утром смогла туда дозвониться – телефонов же тогда не было. Спрашиваю: «Кондрашина привезли?» – «Да, лежит в коридоре». – «Как в коридоре?» Побежала, Юрке сказала, что с папой все нормально, жив. И позвонила в «Спартак», врачу Володе Солощенко. Тот приехал в больницу раньше меня, собирался уже забирать в Ленинград. Завотделением сначала не отпускала Петровича – нельзя было с инфарктом везти. Но самое интересное – они с Солощенко учились в мединституте в одной группе.

В итоге Петрович полежал сначала в Тосно, потом его отправили в город, в санаторий на Черную Речку. Приехали в город – а там, оказывается, Кирилл Набутов по телевизору сказал, что у Кондрашина инфаркт, он в больнице. И в это время к нам залезли в квартиру. Я открываю дверь – а там в прихожей все вещи из шкафа на полу. И холодина такая! В большой комнате книги разбросаны. А потом захожу в спальню – смотрю, окно разбито. У нас третий этаж, но сигнализация была только на входной двери, не на балконной. Оказалось, залезли, украли все медали со стены. Шубу унесли, которую Петрович мне только-только подарил. И только Сашину медаль из Мюнхена Господь уберег – она отдельно лежала, в коробочке между книгами. Отдали дело в Большой дом, сняли отпечатки пальцев, но сразу сказали – это гиблое дело, только если кто-то попадется на продаже медалей.


Я к Петровичу все ездила в санаторий и боялась сказать – не знала, как он отреагирует, да еще после инфаркта. Он все хвалился пленками с баскетбольными матчами, которые привез из Америки – помните, такие широкие кассеты были? И он все говорил: «Приеду, всех соберу и покажу эти игры». А пленки тоже все украли. Их же этим ворам даже негде проигрывать было! 1990 год, видеомагнитофонов еще почти ни у кого не было, а Петрович как раз привез из Сингапура. Набутов рассказал в теленовостях. И вдруг с дачи председатель звонит: «Володя, ты дома? А я слышал, какое у вас несчастье случилось». Сразу испугался, что ляпнул лишнего, и бросил трубку.

Вова играл с Юрой в шахматы, и тут на меня так смотрит – я сразу ушла на кухню. Он у Юры спрашивает: «Что случилось?» Подумал, что если «несчастье», то с кем-то из родных что-то случилось. Юра отвечает: «Папа, ты когда был в больнице, нас обокрали». Вова приходит на кухню, обнимает меня и говорит: «Когда побываешь в реанимации, все остальное – такая ерунда! А что украли-то?» Ну, я рассказала про шубу. Потом про кассеты – их, конечно, он жалел. Сказал: «Ну ладно, переживем и это». Набутов по телевизору даже обращался к ворам: «Ребята, ну зачем вам эти баскетбольные видеозаписи? Да мы вам пустые кассеты отдадим в обмен на эти пленки». Естественно, никто не объявился. Ну, а кто отдаст? Еще попадешься.

– А медали?

– Про медали так и не сказала. Он уже позже узнал. Расстроился, конечно. Ну что делать. Но после того случая стали всегда возить Сашину медаль с собой. Еще Петровича наградили каким-то орденом, который вручается чуть ли не со времен Петра I – красивая такая звезда. После смерти мужа у меня попросили эту звезду отдать в музей в Адмиралтейство: «У вас уже медали украли, так хоть этот орден не украдут, если нам отдадите». Я отдала. А сейчас поди разбери: где этот музей, где этот орден?

– Спортсмены в СССР очень часто общались с известными актерами, другими знаменитостями. Кто-то из баскетболистов ЦСКА, например, был близко знаком с Владимиром Высоцким. А с кем дружил Владимир Петрович?

– Саша умер за три месяца до 50-летия Петровича. Он был такой убитый, даже не хотел отмечать. Но мы его в итоге уговорили. И пришли его поздравлять Миша Боярский и Сергей Мигицко. В «Спартаке» тогда появился Саша Сизоненко – помните, очень высокий такой, больной был? И вот они взяли у него длинное пальто, Боярский сел на плечи Мигицко и они вышли поздравлять Петровича в этом пальто! Такая хохма была! И в таком виде спели поздравление. Очень хорошо получилось. С Мигицко до сих пор дружим – он и на баскетбол ходит. В театре Ленсовета был главный режиссер Игорь Владимиров – очень любил баскетбол, ходил на все игры. Тоже, кстати, Петрович. Молодые ребята из театра тоже ходили. И вот так сложилось, что наш «Спартак» дружил с артистами Ленсовета. Мы на все премьеры ходили к ним, а они – к нам.


У Владимирова день рождения тоже был в январе, как у Петровича. Но он на 10 лет был старше. Вот в следующем году будет 100 лет со дня его рождения, а Петровичу – 90. И они все время ходили по очереди поздравлять.

Друзей у Петровича было много. Я и после его смерти это почувствовала. Столько людей приходило нас поддержать! Если бы не они – не знаю, как бы мы это пережили. А вообще у нас всегда был полный дом – вечно он кому-то всегда давал в долг, всегда всех выручал, а у нас самих потом не было денег.

– Ругались с ним из-за этого?

– Нет, я сама такая же. К нам как-то пришел мужик на протезах: «Здравствуйте, я ваш сосед. Вы мне не дадите в долг?» Я, конечно, дала. Оказалось – летчик, герой Советского Союза. Он мне все потом отдавал какие-то продукты, у него какие-то дотации были. Говорил: «Пойдемте, вам нужен лук?» Это цирк был!

Такой же был и Петрович. Поехал куда-то в Америку – а денег нет. Я из-за чего всегда на него ругалась: «На первом месте у тебя баскетбол, на втором друзья, и только на третьем – мы с Юркой». Мы жили на даче – все думали, что я мать-одиночка. Муж приезжал только в короткие перерывы между поездками. И как-то приехали они – Петрович, Витя Харитонов и Сашка Белов. Уж Белова-то весь пляж увидел! Сбежались. Подходит Юркин приятель – и говорит Петровичу: «Как вы похожи на Кондрашина!» – «А я Кондрашин». – «Как Кондрашин? Юра, а почему ты не сказал»? А Юра говорит: «Вы и не спрашивали, какая у меня фамилия!» Ребята на даче все дружили, а по фамилиям никто друг друга не знал.

Юра ведь у нас с детства болел – родовая травма. Причем через несколько лет такое стали лечить, ставить людей на ноги, а мы опоздали. В школу он не ходил, учительница его посещала на дому. Сначала была одна, не очень хорошая, но, к счастью, забеременела и ушла в декрет. А другая учительница очень поладила с Юрой. И привела к нему познакомиться весь класс. Юрка вообще был такой общительный всегда.

Потом как-то прихожу домой – а там настоящий бедлам. Снова класс к Юрке пришел, что-то кидают там, разбили вазу… Спрашиваю: «Вы как вообще зашли?» – «А нам Юра сказал: «Вы дверь посильнее толкните, она и откроется!» Девчонки к нему часто ходили, Юрка вообще у нас с первого класса такой бабник был! И до сих пор.

Или скажет Юра ребятам: «Папа из-за границы приехал, Тома Джонса привез». И весь класс тут же у нас дома, все кассеты переписывают! У нас был приемник «Ригонда», с ним можно было переписывать. И даже как-то Сашка Белов у нас сидел всю ночь, что-то копировал! Все эти ребята до сих пор Сашу помнят.

А еще в нашей парадной было несколько спартаковских квартир. И с нами рядом жил, например, Леша Касатонов. У него мама была волейболистка, играла за «Спартак». Получила тоже квартиру. Юра с Лешей дружили, росли вместе, в хоккей вместе играли.

– Баскетбол и в те годы проигрывал конкуренцию футболу? Даже когда «Спартак» сенсационно выиграл в 1975 году чемпионат СССР?

– Конечно, футбол всегда шел на первом месте. Но в «Юбилейный» в 1975-м было не пробиться – лишний билетик начинали спрашивать аж на Большом проспекте!


– Три года после Олимпиады – все уже знали тренерский талант Кондрашина. Это сказывалось на популярности?

– «Спартак» любили всегда. Народ ходил и до Олимпиады – еще когда в Можайке играли. И когда уже к 50-летию Советской власти открыли «Юбилейный», стали и туда ходить.

– Вы ведь тоже играли в баскетбол?

– Ну, я не так чтобы играла – так, за институтскую команду. Тренер у нас был Сергей Семеныч Меньшиков – так он играл в баскетбол за «Динамо». И он нескольких девчонок из первой команды устроил к себе в команду.


– Так и познакомились с Владимиром Петровичем?

– Да, в 1953 году. Он тогда еще играл за «Спартак», но и начинал уже тренировать детей. На Стремянной была церковь, а в ней детская школа и спортзал, там он и работал. В блокаду он тоже был здесь. Получается, четвертый класс успел окончить. И первую зиму, самую тяжелую, они пережили в Ленинграде, а когда открылась по Ладоге дорога, их вывезли. У Володи было две сестры – Зина 1927 года рождения и Валя 1938-го. Зина очень плоха была, лежала в больнице, мама не могла ее оставить. И Вова эвакуировался со своей тетей – двоюродной сестрой мамы. Приехали в деревню, к бабушке в Рязанскую область – там одни женщины. Единственный мужчина был председатель – остался на войне без руки. Он сразу 13-летнего Вову занял делом. Дал ему лошадь, чтобы тот возил на станцию хлеб. Дальше Вова уже не учился – стал работать. А после войны вернулся в Ленинград в 16 лет – ну не идти же ему с маленькими ребятами в пятый класс, пошел в вечернюю школу. Окончил 7 классов – и стал заниматься спортом, с детьми работал. Потом пошел в техникум, когда мы уже вместе жили. А институт закончил заочно, уже после Олимпийских игр.


Вообще сначала Вова занимался боксом. Но мама очень расстраивалась, когда он приходил домой с разбитым лицом, все уговаривала его оставить бокс – и он пошел в хоккей с мячом. Играл за сборную города. И в футбол тоже поиграл, так что вообще все виды спорта прошел. Баскетболом увлекся после армии.


– Третье место на Олимпиаде-1976 после золота Мюнхена-1972 уже считалось провалом?

– Да. Петрович себя очень ругал за то, что взял Арзамаскова. Говорил: «Он все дело испортил». Такой барахольщик был! Все чем-то торговал, еще и Сашку втянул. Петрович ушел после Игр в Монреале. Хотя был шанс остаться. Ему говорили: «Владимир Петрович, вы можете остаться, но второго тренера Башкина мы уберем». Он ответил: «Нет. Мы вместе в Мюнхене выиграли – если убирать его, то и меня тоже».

– Смерть Александра Белова он сильно переживал?

– Несколько лет в себя приходил. Ужасно было. Это же еще и очень быстро случилось. К чемпионату мира-1978 сборная СССР готовилась в Прибалтике – и Сашка все время что-то жаловался на здоровье, все ему было плохо. Гомельский решил, что он притворяется. Говорит: «Наверное, это тебя Кондрашин надоумил». И потом вдруг Саша потерял сознание. Отправили его в Ленинград, положили в Боткинские бараки. Лежал там недели две, говорили, что печень увеличена, давали лекарства, но ничего не нашли. Перевели в кардиологию. Там он что-то пожелтел весь… Мама его была тогда в отпуске и вообще ничего не знала. Она работала бухгалтером в ГИДУВ – институте усовершенствования врачей. И все врачи ее знали, многие ходили на баскетбол, знали Сашу. Когда мы ей позвонили и рассказали, она быстро приехала и перевела Сашу в ГИДУВ. И вот там уже профессор обнаружил у него заболевание – саркома сердца. Сказал, что очень плохо дело. Наверное, недели две-три он там лежал, страшно изменился.

Саша Овчинникова, его жена, тогда тоже была на сборах. Она хоть и не говорит вслух, но, кажется, до сих пор мне не простила, что я ей не рассказала. А он меня просил: «Евгения Вячеславовна, только не звоните Саше, не говорите, что я в больнице». И она приехала, только когда Сашка умер. От такого же диагноза, кстати, скончался музыкант Сергей Курехин.

Потом в Первом медицинском была конференция, где рассказывали про Сашину болезнь. Петрович там был, все были. Мне даже сестра, медицинский работник, звонила потом: «Женя, я видела Сашкино сердце». Сашино сердце хранится в музее – оно было как у быка, такая опухоль. И очень быстро росла – невозможно было вырезать. Очень редкая болезнь. Говорили, всего 24 случая было на тот момент. И никому не могут поставить диагноз вовремя – или когда уже поздно что-то сделать, или по результатам вскрытия. А оперировать бесполезно – человек все равно умирает. 26 лет было Саше.

Ребята из сборной СССР были тогда на чемпионате мира, и им даже не сообщили. Они узнали от югославов. Уже там, на турнире, была минута молчания. В последние дни я приходила к Саше в больницу – и не могла его узнать. Господи… Отекшее лицо, ноги вот такие. И когда он умер, я так переживала, что его никто не узнает. А потом – не знаю куда все исчезло. Он в гробу лежал – как Иисус Христос! Такой красивый…

– Говорят, Белова очень подкосили все эти дела с таможенным скандалом и отлучением от баскетбола.

– Не знаю, так это или нет, но многие считают, что именно эти события и дали толчок заболеванию. Это ужасно было. Что вывозили-то? Ерунда по нынешним временам. Иконы эти самодельные, копеечные – не какой-то там антиквариат. В фильме ведь тоже Сережа Белов везет Библию – и говорит таможеннику: «А что, разве в Библии написано что-то плохое про Советскую власть?» Сейчас это все по-другому смотрится. А с Сашки сняли звание заслуженного мастера спорта, играть не давали целый год! Был бы он в ЦСКА – ничего не было бы. Гомельский ему прямым текстом говорил: «Переходи к нам, и к тебе все вернется».

– А может, всю эту проверку устроили «по сигналу»?

– Может быть и такое. Вообще ребята потом рассказывали, что разыгрывали, кому эту сумку нести. Выпало Сашке. Случайность.