Тимофей Мозгов все же вернулся – он доиграл остаток этого сезона в «Химках» и теперь должен помочь сборной России в преодолимпийском турнире.

Мы попросили самого игрока и его российского агента Максима Шарифьянова восстановить события последних трех лет и рассказать, через что пришлось пройти Мозгову для возвращения на площадку.

«Орландо» (сезон-18/19)
Последние полноценные матчи Тимофей Мозгов провел за сборную России в отборочном турнире перед чемпионатом мира-19. В конце июня-начале июля национальная команда уступила Франции и победила Бельгию.

С началом сборов в «Орландо» у Мозгова сначала диагностировали повреждение связки надколенника. В январе он перенес операцию по удалению кисты, но она так и не решила всех проблем.

Тимофей Мозгов: «В Лос-Анджелесе и в «Бруклине» я целый сезон отбегал без проблем. Колено немного беспокоило. Но вроде разбегаешься – и все нормально. Но по чуть-чуть, по чуть-чуть – и…

После «Бруклина» была сборная, и вот там как-то совсем худо стало.



После отдыха нога, как и положена, потеряла тонус, и возвращаться было очень тяжело.

РЕКЛАМА
Реклама 18+
Затем я поехал в «Орландо». Отбегал всю предсезонку и еще подумал: «С таким коленом в сезоне далеко не уедешь. Просто не вариант: как на спущенном колесе в «Формуле-1». У меня тогда как раз и палец на руке пополам согнулся, я в любом случае пропускал месяц и решил, что надо сейчас заняться еще и коленом, потому что терпеть дальше было невозможно.

В этот момент один из докторов Орландо сделал мне «волшебный укол», который должен был решить проблему, но, естественно, ничего не помогло. Только две недели потеряли».

Максим Шарифьянов (агент Мозгова): «Первоначальный диагноз – это повреждение связки надколенника, так называемая «травма прыгуна». Она восстанавливается довольно просто: нужно закачивать бедро, приводить в порядок четырехглавую мышцу бедра и перестраивать работу задней поверхности бедра, передней поверхности бедра, чтобы с колена убирать нагрузку.

Первую операцию на колене Тимоха перенес в 2015-м, после лучшего сезона в карьере, состоявшего из 102 игр. Ему тогда удалили кисту в жировом теле, хотя какие-то врачи говорили, что бесполезно трогать жировое тело, потому что оно потом отрастает и эта киста вроде бы и не давала болезненные ощущения. Из-за операции он очень долго набирал форму, по сути, только к декабрю стал полноценно бегать. И тот сезон, хоть и чемпионский, был немного смазан, потому что с точки зрения баскетбола все было не так, как хотелось бы.

В Орландо ему делали многократные МРТ этого колена, просвечивали его, как только можно, и увидели, что эта киста снова отросла.



Осенью сначала в Нью-Йорке сделали полуконсервативную операцию – откачали жидкость из кисты и ввели в нее множество препаратов. В начале января же ее снова резали, уже в Майами, сделали полноценную артроскопию».

Мозгов: «Меня смотрели и орландовские доктора, и врачи со стороны. Мы сначала закачивали ногу, кучу всего делали. Потом доктор мне говорит: «Есть два варианта: либо мы делаем тебе укол, и через месяц будешь бегать, либо мы делаем операцию, и через месяц будешь бегать». Я спрашиваю: «Какой шанс успеха?» Он отвечает: «Укол – 25%, операция – 75%». Я подумал, что 75 лучше, чем 25, если учесть, что и там, и там срок восстановления – месяц. Наверное, лучше сделать операцию.



Вот мне сделали операцию. И что вы думаете? Не помогла совсем.

Месяц проходит, два проходит. Я себя лучше не чувствую. А нога после операции имеет свойство атрофироваться мгновенно. Закачивать ее очень сложно, особенно когда проблема никуда не делась. Обычно, когда тебе делают операцию, ты восстанавливаешься, потом делаешь упражнения, начинаешь закачивать ногу. А здесь ты хочешь восстанавливаться, но не можешь даже начать. Чтобы вы понимали, насколько было плохо: я тогда вообще не мог разогнуть колено, только с дикой болью. Ничего не помогает.

Я мучился, мучился, мучился – отмучился до конца сезона. И мне сказали: «Ну, все. Езжай домой, ты нам больше не нужен».

Возвращение в Россию (сезон-19/20)


В мае 2019-го Тимофей Мозгов приехал в Россию. Уже была договоренность о том, что следующий сезон он проведет в родных «Химках», где собирают лучший состав в истории подмосковного клуба.

После обследования выяснилось, что у Мозгова на протяжении почти восьми лет существовали проблемы с биомеханикой коленного сустава.

Мозгов: «Мы вернулись в Россию. При этом было непонятно, что делать дальше. Игроки НБА же не ходят к непонятным докторам, у нас все самые лучшие врачи мира. В НБА так принято, что тебя – пока ты еще кому-то нужен – везде впихивают, чтобы тебя осмотрели».

Шарифьянов: «Мы попадаем в Санкт-Петербурге к остеопату-реабилитологу Кириллу Коноваленко, который работал в хоккейном СКА, в мини-футболе, в пермском «Амкаре». На первом же сеансе он Тимоху ставит и говорит: «Так у вас была серьезная травма на правой ноге, причем две разные травмы, травма голеностопа и травма колена. У вас приведение правой стопы и правого колена «иксом» смотрит внутрь».

Мы вспоминаем, что в 2011-м году у Тимохи была травма в «Денвере», сразу после перехода из «Никс». Они тогда играли с «Оклахомой», и Ник Коллисон прилетел ему на ногу, причем виноват был Кеньон Мартин, свой же: он толкнул Коллисона в спину, и тот завалился на Тимохину ногу, а Тимоха с правой ноги нес лэй-ап. И получается снаружи на правую ногу Тимохе упали 120 килограммов. И у него было очень сильное растяжение связок голеностопа и колена внутрь. С тех пор с этим «иксом» он и бегал.



И в «Кливленде», и в «Орландо» были внештатные остеопаты, но никто из них не заметил таких серьезных изменений. Было очень странно, что никто не стал этим заниматься. Выявление – это первый шаг к выздоровлению, и мы его сделали у нашего, российского специалиста. У нас особых претензий к «Мэджик» нет: они настаивали на том, что нужно качать бедро, и связка восстановится. Это правильная тактика. Но из-за того, что проблема заключалась не только в этой связке, то это и не работало.


Кирилл направил нас в эту сторону.

Во-первых, оказалось, что коленная чашечка вообще не двигается. У коленной чашечки должен быть нормальный ход при Тимохиных габаритах четыре сантиметра, а у него же было около сантиметра или около того. Она зависла в верхнем положении и все время растягивала связку.

Вторая проблема – это голеностоп. У него в голеностопе не было вообще никакого зазора, голеностоп был запрессован с наклоном внутрь.

На протяжении двух месяцев Тимоха каждую неделю приезжал в Питер. Кирилл ему разрабатывал коленную чашечку, просто чтобы вернуть биомеханику движений и работал над голеностопом. Когда это вернули, движение стало более естественным, это был первый шаг к выздоровлению.

Постепенно мы выровняли ему ногу. Это масса упражнений: на бедро, на голеностоп, на икру. По состоянию на середину лета мы были уверены, что проблема найдена, она решена. То, что у него оставались болезненные ощущения, было связано с повреждением собственно связки, которая периодически и болела.

Раз в месяц мы делали контрольные МРТ. И тут снова вылезла проблема с жировым телом. Мы поехали в Мюнхен, там работает доктор, который безоперационно занимается этими жировыми телами, лечит их уколами и рентгенотерапией (это когда тебе колено бомбардируют рентгеновскими лучами)».

Мозгов: «В Мюнхене я делал уколы, они мне хорошо помогали. Я летал туда два-три раза в месяц, оставался там на две-три недели. Лечился, лечился, лечился. Делал специальные упражнения».

Шарифьянов: «Он тренировался как сумасшедший. И, несмотря на то, что его все равно беспокоило колено, он и так выглядел хорошо и разматывал всех в команде.

Уже была запланирована дата, когда он будет играть – против «Автодора» на выезде. И тут сезон останавливают из-за коронавируса».

Мозгов: «К этому моменту, когда я смотрел, как народ играет, то думал, что у всех болит колено. Настолько у меня болело колено… Мы даже были в Испании: там мне делали тесты, которые должны были сказать, не фантомные ли это боли. Когда проблемы длятся столько времени, то боли могут идти не из колена, а из головы.

Я тогда думал, что у всех болят колени, но все бегают, а я один такой – не могу терпеть».



Шарифьянов: «У испанцев была одна из версий, что это фантомные боли. По МРТ все вроде было чисто и беспокоить там нечему, якобы связка уже целая, а значит, это психосоматика. Не уверен, что это имело место быть. Это такое объяснение, когда не можешь найти настоящую причину».



Мозгов: «В Мюнхене доктор мне сказал: «Тебе уже нельзя делать операцию на колене. Тебе уже 34. После такой операции ты не восстановишься, надо лечить вот так». Мне вроде становится лучше, начинаю тренироваться с командой в полную силу. Причем физически я себя лучше чувствовал тогда, чем когда вернулся сейчас: я уже прыгал, забивал сверху. Если заметили, я вчера в первый раз сверху положил. До этого было очень тяжело, я еще от нагрузки просел.

Я начинаю тренироваться с командой, мне становится лучше. И тут приходит коронавирус. Я опять не играю, два месяца на карантине. Делаю упражнения, но после карантина понимаю, что лучше не стало, а даже наоборот хуже.

Что делать? В Мюнхен не полетишь, потому что вся Европа закрыта.

Я решаю, что нужно делать операцию – здесь, в Москве».

«Химки»/Лос-Анджелес (сезон-20/21)
Летом 2020-го Мозгов переносит третью операцию на колене – теперь по восстановлению хряща. Несмотря на мучительное восстановление, она тоже не дает окончательного облегчения.

Мозгов формально сохраняет место в «Химках», но уезжает в Лос-Анджелес, где снова ищет ответ на вопрос, что же его по-прежнему беспокоит.

Шарифьянов: «В Москве есть такой хирург Вячеслав Монахов. В августе 2019-го, еще перед сезоном, когда Тимохе делали профилактический укол, он сказал: «Я совершенно четко вижу повреждение хряща». Потом, когда мы ездили в Мюнхен и в Испанию, они подтверждали, что есть повреждение хряща, но не рекомендовали в этом возрасте оперировать. Несмотря на то, что сейчас сетки на хрящ ставят много кому, очень долго считалось, что вред от операции на хряще не превысит пользу.

Хрящ смягчает нагрузку, а если он дырявый (а у Тимы была дырка полтора-два сантиметра), то это очень неприятно. К тому же, из-за повреждения хряща под ним начался отек кости.

Тимоха продолжал реабилитацию и тренировки, но боль не уходила. Так что мы решились: 10 июня 20-го года прошла последняя операция, ему поставили специальную сетку на хрящ».



Мозгов: «После этого я два месяца хожу на костылях. Два месяца не наступаю на ногу и не сгибаю ее вообще. Чтобы вы понимали, даже на горшок сходить не могу нормально. А у меня нога-то длинная: я не могу сесть с прямой ногой. Когда идешь в туалет, приходится объявлять: «Я иду в туалет, пожалуйста, имейте внимание». Короче, кошмар.



Мы этот кошмар два месяца переживаем, потом я начинаю понемногу наступать на ногу, а она у меня за это время совсем атрофировалась. Мне доктор говорит: «Первую неделю нагружаешь 10-15 процентов веса, потом – 30-40, потом на пятую-шестую неделю упражнений можешь нагружать полный вес». Я наступаю на ногу, а в самой стопе ощущение, как будто наступаешь на гвозди, такая чувствительная стала. И ты ходишь и мучаешься. Потом работаешь на аппарате, который тебе ногу сгибает: каждую неделю ты на нем добавляешь несколько градусов в сгибе ноги. Ой, это ужас.

Через два месяца снимаю такой огромный чехол с колена, еще через месяц выбрасываю костыли и наколенник, который я носил, чтобы не сгибать ногу. Начинаю делать упражнения…

И, наверное, я слишком рано начал бегать. Побежал – и мне так хуже стало, и я весь такой расстроенный. На следующий день на ногу уже не встать. Думаю: «Блин, ну что, опять что ли».

Тут еще зима начинается. А я плохо переживаю зиму, очень не люблю. И говорю семье: «Все, собираемся, полетели в Лос-Анджелес, погреемся на солнце».

Прилетаем в Лос-Анджелес. Опять начинаю восстановление с нуля.

Одновременно я записываюсь к одному доктору в Лос-Анджелесе – доктору Юну, это знаменитый дядька, почему-то я к нему не попадал до этого. Я к нему приезжаю и говорю: «Вот такая вот проблемка, не могу это сделать, не могу то». Он отвечает: «Слушай, ну я уверен, что это у тебя последствия операции». Я отвечаю: «Сто процентов, что это не сустав, и не последствия операции. И вообще непонятно, что это». Он говорит: «Давай проверим». «Как?» «Я тебе прямо в колено введу целый шприц лидокаина, и весь твой сустав внутри будет обезболен. Тебе должно это помочь». Он вводит, мы ждем 15 минут, пока это подействует. Я начинаю делать упражнения, которые не получались, и мне ничего не помогает. Он говорит: «Ага, интересно».



Мы понимаем, что остается только одно: в колене есть такое жировое тело, это прокладка, которая занимает много пространства, там много нервных окончаний, и это такая чувствительная зона. У меня была куча операций в этом жировом теле, представьте, что оно все искромсано, а должно быть мягкое, должно двигаться.



Через неделю прихожу снова: мне делают хитрую процедуру, такие определенные уколы, которые должны разбивать и убирать шрамы в жировом теле. Он говорит: «Три дня вообще ничего не делаешь, потом начинаешь потихоньку работать». Через три дня начинаю работать, думаю: «Ого, оказывается, колено может не так сильно болеть»…

Отчитываюсь перед ним. Он говорит: «Надо еще раз». Еще раз – мне еще легче становится. И потом через два месяца он добивает: мне совсем хорошо становится.

У меня сразу повышается объем работы. Сразу могу делать больше веса, больше повторений. Начинаю бегать, закачиваю ногу, делаю много упражнений.

Понимаю, что время уже поджимает, нужно поторопиться».

Лето-2021


В апреле Мозгов вышел на площадку в матче с «Енисеем», а затем отбегал за «Химки» еще шесть матчей.

После окончания сезона он готовится к играм предолимпийского турнира. Говорит, что все по-прежнему не идеально, но вроде бы основные проблемы с коленом уже позади.

Шарифьянов: «Как видишь, четкого сценария здесь не было: чтобы нашли, устранили, и он побежал. Это такая цепочка действий, где каждое звено отбрасывало назад, хотя все диагнозы были верными. Мне кажется, около пяти различных специалистов внесли свой вклад в общую реабилитацию.

Мы никогда не думали о том, во сколько выйдет реабилитация, это был вопрос принципа, чтобы вернуться.

У нас почему-то считают, что человек полгода просто отдыхает. Но как только он слез с костылей, там сразу пошли ежедневные тренировки, по три-четыре часа. Жалею, что у нас не было камеры с собой, потому что периодически, когда я там оказывался, Тима в Химках тренажеры ронял от злости. Иначе невозможно, когда ты делаешь какие-то вещи, которые должны помогать, а они не помогают. Понятно, что ментально это тяжело».

Мозгов: «Я никогда не терял надежду. Не буду врать, у меня были мысли: «Зачем ты все это делаешь? Столько времени прошло».

Но меня поддерживала супруга. У меня есть друзья, которые тоже меня поддерживали. Полтора года я работал с тренером Юре Драксларом из «Химок». Это тоже один из тех людей, помимо семьи, кто верил в меня. Он принимал огромное участие – ездил со мной везде, разговаривал с докторами, старался объединить всю систему восстановления.





Ну и я сам чувствую, что я еще могу играть в баскетбол. Я пытался адекватно оценивать обстановку: мне не двадцать лет, большой перерыв, и нужно задуматься, что будет дальше. И все же головой я понимал, что еще не все потеряно. Когда возникали мысли «зачем, почему?», я всегда говорил себе: «Давай-ка ты попробуешь, а потом уже будешь думать».



Шарифьянов: «Колоссальный плюс Тимохи в том, что он привык работать, не задавая вопросов, надо оно или нет. Это не совсем так, как в книгах пишут, что человек идет к какой-то своей цели, у него высокая идея. Не знаю другого такого игрока, который ежедневно в течение трех лет – за минусом тех периодов, когда он был на костылях – работал и у которого бы не опустились руки. Я бы сам, конечно, давно сдался: невозможно копать и не видеть свет в конце туннеля. А он это делал, несмотря ни на что.

Мы-то в нем никогда не сомневались.

Но, когда было уже вот-вот близко, для меня было неприятным открытием, как на нас смотрят со стороны. Посмотреть хотя бы комментарии на Sports.ru, когда появились новости о том, что Тимоха сыграет с «Енисеем». Такое ощущение, что мы какие-то дурачки: зачем-то носимся и продаем картинку, которой не существует, пытаемся кого-то где-то зачем-то развести. Для нас это всегда был вопрос времени: восстановление затянулось, так бывает, но он хочет играть, он готов играть. У нас мысли не было, что это какой-то пиар-проект, что мы хотим кому-то что-то доказать, это даже не обсуждалось.

Трехлетний простой получился уникальным. Даже если абсолютно здоров, но три года не будешь трогать мяч, то возвращение будет нереально сложным.

Сейчас мы столкнулись с тем, что очень тяжело вернуть навыки после того, как ты потерял столько времени. У Тимохи в мелочах это видно: в механике работы мышц, в каких-то ощущениях, даже в том, как он решения принимает. Это еще должно вернуться.



Главный талант Тимохи – в том, что он привык работать. Мы все время вспоминаем историю из «Денвера», когда был локаутный сезон. Они провели 66 матчей за 122 дня. И Тимоха тогда практически не выходил, проиграл конкуренцию Куфосу. Но Джордж Карл всегда повторял: «Вот за эти 122 дня Мозгов сыграл только 2 полноценные встречи по 30 минут. При этом у него было всего 3 выходных. И мои тренеры-помощники бросали жребий, кому из них ехать с ним работать, потому что он их задолбал».