Мухи летят
— Встречаясь недавно с российскими футбольными тренерами, вы применили в диалоге формулировку «засилье иностранцев». Для футбола – актуальная, безусловно, тема. Для баскетбола тоже?
— Откровенно говоря, я готовился к нравоучительному разговору с молодым поколением футбольных тренеров, а увидел в аудитории Газзаева и Непомнящего, Долматова и Эштрекова, Павлова и Бердыева. В большинстве своем это мои старые добрые знакомые, с которыми всегда интересно обменяться мнениями. Я, вероятно, многим надоел с этим посылом и совершенно не хочу выглядеть старым брюзгой, но я никогда не смирюсь с тем, что Россия встала на колени перед иностранцами. Сегодня все в курсе: зарубежные специалисты значительно интеллигентнее наших, они независимы, прозорливы, терпеливы и умны. Они умеют все, а мы тут лаптем щи хлебаем и ничего не хотим.

— Ваша позиция понятна, Евгений Яковлевич: вы помните времена, когда каждый из нынешних варягов мечтал сыграть с нами хотя бы вничью.
— Не только в этом дело. Но факт, что мы очень легко расписались перед всем миром в статусе не­умеек. Поэтому, наверное, стало возможным появление в российском баскетболе тренера по прозвищу Император. Душан Ивкович – уважаемый в баскетбольном мире человек, он многого добился, взял немало титулов. Никаких вопросов! Но именно он привез в Россию имидж тренера, к которому нужно записываться на прием и который решает все вопросы только с теми, кому можно вешать на уши килограммы лапши.

— Переоценка ценностей в российском спорте совпала по времени с притоком больших денег.
— Большие деньги дали нам много хорошего, но плохого – еще больше. Финансовая самооценка тех, кто приезжает в Россию играть или тренировать, превышена на бешеный размер. Вот задайтесь простым вопросом: с чего бы вдруг все они сюда ринулись, как мухи, почуявшие знакомый запах? Да к гадалке не ходи: в России насыпят полный кошелек, помогут уйти от налогов и еще в пояс при этом будут кланяться. Нет в мире другой такой страны! Один иностранный тренер говорит мне как-то: «Евгений, у меня к тебе просьба: подпиши справочку для моей налоговой». Я смотрю – там зарплата занижена в шесть раз. «Знаешь, май френд, – говорю, – ты меня извини, но с такими бумагами больше ко мне никогда не подходи». Совершенно объективный, не правда ли, показатель того, на какие деньги рассчитывал человек в своей стране? Всякого легионера, приезжающего в Россию, волнуют ровно три вопроса: деньги, снова деньги и еще раз деньги. Я в этом глубоко убежден и я, поверьте, имею все основания быть убежденным. Один из агентов – не стану называть фамилию – заявил вслух, прилюдно: «Пока эти дураки русские платят такие “бабки”, я буду впаривать им все, что шевелится, – и все прокатит, все будет о’кей». Так что достоинства и недостатки людей, приглашенных из-за рубежа поднимать отечественный спорт, я воспринимаю исключительно через финансовую призму. Наверное, я слишком непримирим, но я говорю о том, что вижу. И то, что думаю.

Три беды
— А если взглянуть на проблему с другой стороны? С такой, например: мы несовременны, мы не умеем себя подать…
— Совершенно оправданный взгляд, глупо и спорить. Исторический комплекс русской интеллигенции состоит в том, что она не может за себя постоять. Открытой борьбе она предпочитает уход в себя, в скорлупу, в самоедство и самокопание. А иностранцы – да, они куда более раскованны и артистичны. Они умеют себя держать и преподносить, они дипломатичны, они прекрасно общаются с журналистами. Вся баскетбольная журналистика России влюблена в Дэвида Блатта. Пресса готова носить его на руках, потому что Дэвид Блатт – чемпион мира по пиару, это несомненно. Равных нет! Хороший, грамотный тренер и предприимчивый человек, он прощупал эту струнку и виртуозно на ней играет. Поэтому его восьмое место – всегда максимально возможное, а седьмое – уже фактически призовое. Российская пресса регулярно и с огромной радостью пишет о том, какой же Блатт умница, а я видел его в других ипостасях, когда ему было сложно, а виноватыми оказывались все кто угодно, но только не Дэвид Блатт. Блатт ведь поработал в «Динамо», у меня с ним совершенно нормальные отношения, но это не значит, что я готов перед ним преклоняться. Я вообще не готов называть приглашенных гостей Наполеонами, Императорами, Гусами Ивановичами и Нашим Всем только потому, что они прибыли из-за границы.

— Три исторических русских беды – дураки, дороги и поклонение чуду заморскому. Что вас так во всей этой истории поражает, Евгений Яковлевич?
— Знаете, мне очень бы хотелось, чтобы высокие наши руководители, а также олигархи, для которых что-то значит слово «Родина», дали себе труд задуматься над простыми вещами. Ведь не в гонке за дорогими покупками заключается смысл жизни, друзья мои, а в том, кто больше сделает для своей страны. Вот я примерно по этой причине, скажем, сейчас болею за Сергея Силкина – болею так, как не болел никогда в жизни ни за одного из своих коллег. Мне совершенно ясно: человек находится на своем месте в самом полном смысле этого термина. Если хотите, скажу еще: нужно быть слепым, глухим и немым, чтобы прятать на лавке Воронина. Зато рост, стать, поза, импозантная внешность, стильная прическа, тонкий юмор – куда Сереже до предшественника?

— Журналистам Миодраг Божович очень интересен, подтверждаю. Я с ним дважды плотно общался и готов подписаться – редкий собеседник, просто находка.
— Ну вот. А я бы за то, что он хотел сделать с «Динамо», ни к одной российской команде его не подпустил бы уже никогда. Притом что Воронин – всего лишь обобщающая фигура, конечно. В целом же все наши беды сегодняшние рождены под знаком непрофессионализма. Отечественным спортом с большим энтузиазмом рулят сейчас неудачники, которые, как вдруг выяснилось, лучше всех знают, какого ставить тренера и какому игроку давать время. Страшно даже представить себе, сколько непрофессиональных людей проникло в бас­кетбол на волне больших денег! Один из моих руководителей, помнится, как-то попросил меня растолковать ему, что такое пробежка и как это вообще понимать – два ведения? Я, конечно, все ему объяснил. А уже через пару месяцев он учил меня разбивать зонный прессинг, не испытывая ни малейших сомнений в своей правоте.
Никаких, поверьте, преувеличений. Такова действительность.

Такой несовременный
— Тренерское ремесло испокон веку считалось занятием не для слабонервных…
— У моего покойного брата было выражение: «Не тренер тот, которого никогда не снимали». Я понимаю, конечно, что, падая и вставая, мы растем, что очень важно не закармливаться. Но ведь нет и не было никогда альтернативы труду, правильно? Тренеру же сегодня чаще всего просто не дают трудиться, потому что терпения у тех, от кого зависят решения, не хватает. Ни терпения, ни понимания. Никто не хочет знать, что побед без поражений не бывает. Я не призываю проигрывать, я победитель по натуре и хочу выигрывать всегда, но относиться к поражениям нужно не истерически, не философски, а профессионально. Истерик рвет на себе волосы, философ уходит в запой, а профессионал ищет и находит причины поражения – вот вся между ними разница.

— Каждый специалист, приезжающий в Россию из-за рубежа, – профессионал, разве нет?
— Разумеется. И поэтому ему многое, как мы говорим, до лампочки. Ему нужен результат сразу, сегодня, сейчас. Ему некогда думать о том, кто и когда в этой стране вырастет. Ему не хочется размышлять о будущем, потому что за это не платят. Поймите правильно: я не хочу быть святее папы римского, я до черта делал ошибок, будучи тренером, и отнюдь не всегда готов был в них признаваться. Но мне никогда не понять, например, почему подписание контракта с иностранным тренером не подра­зумевает знание языка. На мой взгляд, это совершенно неоспоримая вещь. «Давай, – говорит мне однажды мой руководитель Владимир Иванович Михалевский, – уговорим Ивковича поработать в “Динамо”. Поехали?» Мы полетели в Белград, и Душана удалось уговорить. На первую тренировку мы собрали большое количество игроков, в том числе молодых. Начинается занятие – ни единого слова по-рус­ски! Никто из наших мальчишек ни Кембриджа не кончал, ни Сорбонны, и английский им знаком в очень поверхностной степени. Заканчивается работа, я подхожу к Ивковичу: «Душан, до тебя был у нас тренером израильтянин Цви Шерф, ему русский давался трудно, и мы это понимали. Но ты-то славянин, ты три года работал в России, ты знаешь язык. Почему ни звука?» – «Евгений, ты несовременен. Весь мир говорит на английском».

— И то верно – говорит.
— Ну что ж, наверное, я несовременен. В свой первый сезон после Барселоны-1992 я приехал работать в такую интересную страну, как Израиль. Иврит, я вам доложу, – язык, который напрочь выбивает все, что есть у тебя в голове из области лингвистики. Однако через семь с половиной месяцев я вел тренировки на иврите. Не для того, чтобы понравиться девчонкам, а потому, что это гораздо более продуктивная профессиональная методика. Через три с половиной месяца после приезда в Испанию я вел тренировки на испанском. Да, я, очевидно, несовременен, но ведь это я приехал к ним в гости, а не они ко мне! Я приехал в страну, которая предоставила мне хорошую работу. Есть ли у меня право не уважать ее обычаи и ее язык? Именно с неуважения к языку начинается неуважение к стране. А журналистам, понимающим по-английски, можно петь бесконечные песни про любовь к России, к ее березкам, матрешкам и пельменям, – и при этом научиться говорить «спасибо» на третий год пребывания в стране. No problem.

— Раз пошла такая брань, давайте продолжим линию, Евгений Яковлевич. Скажите честно, в чем еще вы несовременны?
— В том, например, что убежден: нельзя платить сумасшедшие деньги людям, которые нигде и ничем себя пока не проявили. Молодые ребята с большим удовольствием соглашаются сидеть в России на «банке», потому что полмиллиона зарплаты никто уже у них не отнимет. С молодыми сегодня трудно разговаривать. Первый встречный вопрос в диалоге: «Сколько?». «Что сколько?» – уточняю я. – «Платить сколько будете?». А дальше начинаются беседы о жизни: я стараюсь объяснить человеку, что мама с папой его родили, Господь бог дал немножко таланта и приделал ноги прямо к лопаткам, тренер чуть-чуть научил играть в баскетбол, а он им всем даже спасибо пока не сказал. «Вы несовременны, Евгений Яковлевич», – говорят они мне.

— Это все?
— Я несовременен еще и в том, что касается подачи баскетбола в целом. Мне не может нравиться, что новость о том, как пописала собачка Папалукаса, лидирует во всех рейтингах. Кто что ел, кто с кем спал, у кого какая татуировка на заднице – вот что сегодня продают публике. Был в НБА такой великий баскетболист Деннис Родман, дай ему бог здоровья. Здоровенный эпатажный парень с разноцветными волосами, с кольцами везде, куда их только можно воткнуть, весь в татуировках – без живого места на теле. Жизнь Родмана проходила под прицелом тысяч фотокамер, потому что он дня не мог прожить без того, чтобы не покуролесить. Все его похождения описывались и иллюстрировались в малейших деталях, но никто никогда не говорил о том, что после каждой тренировки, после каждой игры Деннис Родман уединялся в тренажерном зале, основательно подкачивался, брал в руки карандаш, смотрел игру следующего противника и тщательно выписывал сильные и слабые его стороны. До сих пор рекорд Денниса Родмана не побит – 19 подборов в среднем за игру. Разбирающийся в баскетболе человек поймет, что это за цифра. Это совершенно невероятная для НБА цифра – 19 подборов! Но разве она кому-то интересна? Главное, сколько женщин было у Родмана и сколько драк он учинил в ночных клубах.

В виде гарнира
— Возможно ли, с учетом всего вами сказанного, представить модель идеального тренера?
— Нет. Тренер должен быть разным. Но, скажем, если тренер ни разу не улыбнется за тренировку – жди беды. Ходить по площадке с деревянной мордой и говорить, что все плохо – это не здорово. Не иметь чувства юмора – тоже не здорово.

— Николай Васильевич Карполь как-то не особо склонен улыбаться, насколько известно, а тренер между тем – великий…
— К огромному сожалению, в Карполе всем интересен антураж. Громы и молнии, которые он извергает по ходу игры, заслоняют главное. А Карполь, если вдруг кто не в курсе, – отец родной для своих девочек, и они знают об этом лучше всех на свете. С какой теплотой он относится к этим девчушкам, сколько для них делает, – как на площадке, так и за ее пределами... Он, поверьте, и улыбаться умеет, и шутить. Карполь – очень остроумный и душевный человек. Я в друзьях с ним не хожу, но знаю точно: он великий педагог.

— Есть у меня широкий вопрос, который, боюсь, вам очень не понравится. Вот он. Российский бас­кетбол, на мой дилетантский взгляд, напоминает спящего медведя. Эдакая, знаете, туша, которая лежит в теплой берлоге, сосет лапу, переворачивается с боку на бок, издает невнятные звуки – и мало кого вокруг вся эта движуха волнует. Такое ощущение, будто все, что происходит в баскетболе России, имеет отношение к очень узкому кругу лиц, – скандал ли с экс-пре­зи­ден­том федерации Черновым, отъезд ли в НБА Мозгова, банкротство ли «Динамо». Наш баскетбол – вещь в себе. Это его натуральная социальная позиция или внимания ему все-та­ки недодано?
— Скандалы, имеющие место в баскетболе, чести ему, конечно, не делают. У нас хватает ненужных распрей, нет единения. И структурно баскетбол России выглядит сегодня не очень внятно. Но я категорически не согласен с постановкой вопроса. Баскетбол – великая игра.

— Кто же спорит? Но если я не хочу ничего специально узнать о российском баскетболе – я и не узнаю, тогда как состав сборной России по футболу вам назовет первая встречная бабушка у подъезда.
— Томас Натанович Цвиклич, один из прежних руководителей «Динамо», однажды сказал, как припечатал: существуют три вида спорта: королева – легкая атлетика, партийный футбол и все остальное в виде гарнира. Так вот, выступая от лица гарнира, я заявляю: человечество не придумало и никогда не придумает более умной, тонкой и многогранной игры, чем баскетбол. Нет вида спорта, где в подготовке не использовались бы элементы бас­кетбола. Когда американские социологи захотели выяснить, кто является абсолютно лучшим спортсменом ХХ века, им признали Майкла Джордана. Баскетбол, безусловно, достоин полных трибун, чего в России, к огромному сожалению, сегодня нет.

— В России, кроме того, наметилась некоторая структурная неразбериха. Я бы, откровенно говоря, назвал ее очень серьезной, эту неразбериху. Без поллитры не распутать…
— Соглашусь: у нас много того, чего можно было бы избежать. Лично для меня прошлогодняя ПБЛ была примечательна тем, что в ней играла только одна чисто российская команда – «Динамо». Да, у нас уже тогда были очень серьезные экономические проблемы, но никто из команды не убежал. Мы доиграли сезон, мы боролись с УНИКСом за призы, мы дали порядка пяти кандидатов в сборные России. Это о чем-то говорит, наверное? Накал в чемпионате ПБЛ был очень высокий. Сегодня я с осторожностью отношусь к лиге ВТБ. Ничего не имею против обмена опытом, но удивляюсь, когда лига начинает хвалиться тем, что в ее составе играет финская «Хонка», и говорит, что «Днепр» – тоже хороший коллектив.

— «Надо что-то делать, шеф !» – призывал герой известной киноленты. Исполком РФБ, в который вы входите, – управляемая структура или вполне себе самостоятельная?
— Полагаю, исполком недостаточно полно представляет и отстаивает интересы российского баскетбола. Споры и диспуты – вполне обыденное явление на наших заседаниях, абсолютно полного единогласия мы достигаем крайне редко, и это, я считаю, хорошо. Но в целом наша сила пока не ахти как видна.

Когда обратно?
— В этой связи очевидно, что российскому баскетболу недостает ярких личностей. Таких, например, как Шабтай фон Калманович. Вот ушел человек – и про женский бас­кетбол никто ничего не знает. Его не видно, он исчез и кому вообще теперь нужен – просто загадка. У вас есть ответ на этот вопрос – кому?
— Агата Кристи считала, что поговорка «О мертвых – либо хорошо, либо ничего» – полная глупость. И я с ней почти согласен. Ваше восхищение Шабтаем и тем, что он создал, мне понятно…

— Ну при чем тут восхищение, Евге­ний Яковлевич? Я с Шабтаем Генриховичем один раз в своей жизни общался. Правда, достаточно долго и с огромным интересом.
— По части пиара и умения сделать шоу Шабтаю равных в России не было, это правда. Но я к Шабтаю всегда относился без того пиетета, к которому он привык. Да, интересный, безусловно, человек, очень разносторонний, очень талантливый. Но когда однажды во время матча я увидел Шабтая с доской в руках – тут же представил себе, что с ним и с этой доской сделал бы Александр Яковлевич Гомельский или Владимир Петрович Кондрашин. И Шабтаю я об этом сказал. Шабтай был интересной личностью, я повторяю, он сделал много хорошего, в том числе и мне, но не нужно лепить из него идола. Шабтай, к слову, был первым и главным из тех, кто привнес иностранщину в наши баскетбольные ряды. Что же касается дефицита личностей, есть еще один большой руководитель, который ничего, кроме женского баскетбола, не любит: Андрей Анатольевич Козицын, который содержит УГМК. И если вы считаете, будто женский баскетбол никому не нужен, это всего-навсего означает, что вам не повезло хотя бы раз попасть на домашний матч УГМК, где трибуны пятитысячника – всегда битком, и весь зал в желтых майках.

— Есть у меня к вам еще два вопроса, Евгений Яковлевич. Один приятный, второй не очень.
— Начинайте со второго.

— Финансовый пузырь, о котором мы поговорили, в числе прочего привел к краху и ваше «Динамо», которое сейчас находится там, где находиться ему никак не пристало. Скажите, пожалуйста, как президент клуба: что будет с «Динамо» дальше и стоит ли ждать его возвращения в элиту?
— Начнем с главного: задерживаться в этой лиге я не собираюсь. Она не для меня. Ситуацию, которая сложилась сегодня, «Динамо» уже переживало десять лет назад: команды три года не было на бас­кетбольной карте России. Время нынче на дворе такое, что не каждый спонсор готов инвестировать в спорт на долговременной основе, поэтому у нас в прошлом сезоне случилась беда, мы оказались должниками. Выходить из такой ситуации – дело трудное, небыстрое. Но долги надо отдавать, потому что в профессиональном спорте никто за поцелуи и рукопожатия не играет. Первая и основная наша цель состояла в том, чтобы сохранить команду, и эту задачу решить удалось. Сегодняшнее «Динамо» – самая молодая команда в чемпионате России, и дай бог, чтобы те люди, которые нам помогают, от нас не отвернулись. По игре за «Динамо» не заржавеет.

— А конкретнее, Евгений Яковлевич, – когда обратно?
— Если будет гарантированное финансирование, задумаемся о приглашении игроков, способных помочь решить задачу в максимально быстрые сроки.

— Вот мы и вернулись с вами к началу разговора. Вы захотите в 2014-­м играть в ПБЛ, а интересный клубу 20-летний мальчишка первым делом спросит: «Сколько?»
— Пусть спрашивает. Диктовать условия буду я.

— Летом прошлого года вы были включены в Зал славы ФИБА. Насколько значимое для вас событие?
— С точки зрения спортивной, сугубо карьерной – это вторая позиция после золота Барселоны. Хочу, чтобы была понятна моя личная мотивация. Тренер должен быть тщеславным, и я, как все Гомельские, несомненно, тще­славен. Это, полагаю, не самая плохая из свойственных человеку черт. Не я изобрел фамилию Гомельский, не я первым прославил ее на весь мир. Но мой старший племянник – один из лучших бас­кетбольных комментаторов на российском телевидении. Мой средний племянник успешно руководит училищем олимпийского резерва имени моего великого брата Александра Яковлевича Гомельского. Я всегда хотел не только подражать брату, но и не подвести его. Я четвертый отечественный тренер, введенный в Зал славы. Двоих уже нет в живых – Владимира Петровича Кондрашина и моего брата. Жива Лидия Владимировна Алексеева и жив ваш покорный слуга. Мы единственные братья в мире, которые вы­играли золотые медали Олимпийских игр с разными коман­да­ми, и мы оба оказались в Зале баскетбольной славы. Вот и весь ответ.