Но журналистская профессия полна детективных задачек различной степени сложности, и эта была не из самых головоломных. Оказалось, что Мешери — еще и поэт! Несколько лет назад он выпустил сборник стихов, за который был принят в Зал славы писателей Невады (есть и такой). В интернете книга нашлась без особого труда. Название — "Того, что потеряно, не вернуть", на обложке — собор Василия Блаженного, на титульном листе — координаты издателя. Остальное, как говорится, было делом техники...Полтора года назад первый заместитель главного редактора "СЭ" Владимир Титоренко и обозреватель газеты Игорь Рабинер находились в Лос-Анджелесе на Матче всех звезд НБА. И там, наблюдая за игрой лидера "Юты Джаз" Андрея Кириленко, узнали потрясающий факт. Оказалось, что бывший армеец был отнюдь не первым русским в истории звездного мероприятия! В 1963 году в число избранных попал форвард клуба "Сан-Франциско Уорриорз", который, несмотря на вполне вроде бы американское имя — Том Мешери, был нашим с вами соплеменником.

Детали его биографии — дай бог каждому. Том родился в маньчжурском городе Харбине, центре послереволюционной русской эмиграции, совсем еще ребенком пережил японский концлагерь... И в Матче звезд Мешери был отнюдь не случайным человеком: в 1960-е годы он считался одним из самых жестких форвардов лиги, был мастером игры на подборах, гордо носил прозвище Бешеный Русский и провел на площадке 40 минут в том самом матче, когда великий Уилт Чемберлен набрал 100 очков. Игровой номер "14" "Уорриорз" навечно закрепили за Мешери.

Как вы понимаете, одних этих сведений достаточно, чтобы имя удивительного игрока запало в память. Пусть даже происхождение этого имени весьма загадочно. И, как следствие, несколько недель назад собственный корреспондент "СЭ" в Северной Америке получил задание разыскать Тома Мешери и сделать с ним интервью. Предварительный "обстрел местности" в интернете принес много нужной информации. Фигура Мешери упорно отказывалась становиться менее интересной! Бывший Бешеный Русский после окончания спортивной карьеры выбрал стезю учителя средней школы и мирно трудился в городе Рино (штат Невада), где преподавал... литературу. Разговор с директором школы слегка разочаровал: как раз в июне этого года 66-летний любимец учеников и коллег вышел на пенсию.

ГОСПОДИН МЕШЕРИ, КАК ВАС ЗОВУТ?

И вот — день раскрытия тайны первого русского в НБА. Мы сидим в просторной гостиной его дома в калифорнийском городишке Траки на берегу красивого горного озера. Редчайшие в американских домах книжные стеллажи от пола до потолка. Сборник стихов Велимира Хлебникова на журнальном столике. Хозяин, мощный старик с внешностью отставного гусарского полковника, выглядит отлично, как и большинство американцев его возраста. Первый вопрос — глупый, но важный:

-Итак, господин Мешери, как же на самом деле вас зовут?

— Сейчас — Томас Николас Мешери, а при рождении — Томислав Николаевич Мещеряков.

-А нынешняя форма как появилась?

— Имя сократил отец, когда мы приехали в Америку после Второй мировой войны. Дело в том, что тогда, как вы, наверное, знаете, у нас была "эра Маккарти". Сенатор Маккарти — это такая жуткая личность тех лет, охотник за коммунистами. Так что люди с русскими именами тогда были не слишком популярны. Ну что ж: Томислав — это и так Том, ну а Мешери... До сих пор не имею понятия, почему отец написал фамилию именно так, Meschery. Если уж желал конспирации, мог бы поставить на конце i, получилось бы по-итальянски (смеется).

-Томислав — редкое имя. Как вас называли родители?

— Томичка. И папа, и мама были русскими. Они встретились уже в эмиграции, в Харбине. Отец перебрался в Америку незадолго до войны: мама работала в американском консульстве и сумела сделать ему рабочую визу. Мы должны были отправиться за ним сразу же, но, как понимаете, не удалось.

-Расскажите подробнее о своей семье. Как ваши родители очутились в Маньчжурии?

— Сразу после Гражданской войны. Отец воевал на Западном фронте в армии адмирала Колчака. Он учился в военной академии и сразу после Февральской революции получил чин лейтенанта (по-видимому, поручика. — Прим. С.М.). А мать — из древнего дворянского рода Львовых, родилась в семейном поместье в Бугуруслане. Ее отец, Владимир Николаевич Львов, был обер-прокурором Святейшего синода, депутатом в Третьей и Четвертой думах, членом Временного правительства. Вообще, мой дед — личность замечательная. Он был одним из лидеров корниловского заговора, пытался свергнуть Керенского, которого ненавидел. Истинный монархист, ярый контрреволюционер. А вот я, представьте, социалист, так что бедный дедушка наверняка переворачивается в могиле(смеется). Керенский, как вы знаете, раскрыл заговор Корнилова, и дед был помещен под арест в Зимнем дворце. Вместе с Николаем II. Ну а после большевистской революции сбежал в Париж. Правда, умер все же не там. В 1932 году, когда Сталин заманивал эмигрантов обратно на родину, дед вернулся. Что с ним стало потом, никому не известно. Расстреляли ли или сослали в Сибирь — теперь уже не узнаешь.

А еще моя мать была близкой родственницей поэта Алексея Константиновича Толстого, который, насколько мне известно, состоял в родстве со Львом Толстым. Так что у меня есть и графская кровь. По материнской линии — сплошные дворяне. Я всегда шучу с друзьями, что, если бы не большевики, сейчас был бы богачом. Зато Мещеряковы ни в чем таком замечены не были (смеется).Простая солдатская семья. Отец — потомственный офицер родом из-под Самары.

-Вы специально изучали историю своего рода?

— Вообще интересуюсь историей. А следующим летом впервые в жизни поеду в Россию. Навещу родственников (оказывается, у меня там есть двоюродные братья!) и постараюсь провести как минимум три месяца за изучением русского языка. Я ведь очень хорошо говорил в детстве, но без практики многое потерял. Понимаю все, а говорить на глубокие темы тяжело — словарного запаса не хватает и акцент сильный.

-А зачем вам, американцу, это нужно?

— Потому что чувствую Россию в своем сердце. И теперь, когда я на пенсии, наконец-то смогу посвятить ей много времени. Очень хочу увидеть Петербург, давно мечтаю попутешествовать по Сибири, где воевал отец.

-Чем занимался ваш отец в эмиграции?

— Подрабатывал, где мог. Он был одним из тех юных, несчастных солдат, у которых революция отняла родину и смысл жизни. В Харбине таких было множество. Кто-то зарабатывал на жизнь физическим трудом, кто-то запивал... У нас в семье ходит легенда, что отец и некоторые из его друзей иногда напивались для храбрости и тайком переходили границу, чтобы убить кого-нибудь из комиссаров и тут же вернуться. Кстати, история чуть было не повторилась в Америке уже как фарс. После войны, когда Керенский приехал читать лекции в Стэнфордском университете, отец и несколько его приятелей напились вдрызг водки, сели в машину и попытались доехать из русского квартала Сан-Франциско до Пало-Альто, чтобы застрелить старика. К счастью, они были так пьяны, что на полдороге попали в аварию (смеется). О, как отец ненавидел беднягу Керенского! А по мне — так он был неплохим мужиком, социал-демократом. Только лидер уж очень слабый. Не думаю, что Ленину было так уж и сложно его перехитрить.

КОНЦЛАГЕРЬ, ТУШЕНКА И БАСКЕТБОЛ

-Расскажите, как вы оказались в Америке.

— Как я уже сказал, сразу последовать вслед за отцом нам не удалось. Япония захватила Маньчжурию, и мы с матерью были отправлены в концлагерь в Токио, где провели всю войну.

-Получается, что ваши первые детские воспоминания...

— Да, они о концлагере. Довольно хорошо помню конец войны, когда американцы бомбили Токио каждый день. Было очень страшно. Большую часть времени мы проводили в подземных помещениях. В конце концов лагерь разбомбили, и последний месяц войны мы провели, скитаясь по улицам в сопровождении охранников.

-Помните, какие условия были в концлагере?

— Не сказал бы, что ужасные. Это был лагерь для женщин и детей. Японцы не позволяли себе жестокости к заключенным. Еды было мало, но рисом нас кормили. А еще американцы сбрасывали с самолетов пакеты Красного Креста. Что-то японцы забирали себе, а то, что им не нравилось, отдавали нам. Чаще всего нам доставался "спам", свиная тушенка. До сих пор смотреть на нее не могу (смеется). Ну а после войны мы сумели наконец перебраться к отцу в Сан-Франциско, где поселились в обширном русском квартале.
-Похоже, что любовь к русским корням вам привил именно отец.

— И мама тоже. Во всяком случае, она настаивала, чтобы мы с сестрой ходили в православную церковь. В отличие от отца она была очень религиозна. А отец... Он так никогда и не смог привыкнуть к жизни в Америке. У него не было дара к иностранным языкам, и до самой смерти он не научился бегло говорить по-английски. А я в детстве страшно хотел стать американцем и в конце концов отказался говорить по-русски. Сейчас очень об этом жалею.

-Отношения с отцом из-за этого испортились?

— Да, они были непростыми. Кроме того, отец никогда не посещал моих баскетбольных матчей. Он считал баскетбол наиглупейшим занятием и хотел, чтобы я пошел служить в армию. Возмущался: "Ну что это за работа для человека?!" У меня, естественно, на этот счет имелись другие идеи. Но должен сказать, что до восьмого или девятого класса я был все же больше русским, чем американцем.

-Когда вы заинтересовались баскетболом?

— В восьмом классе. Я был высок для своих лет, обладал хорошей координацией движений, неплохо играл в теннис. А в старших классах попал к прекрасному баскетбольному тренеру, который и положил начало моей карьере. В выпускном классе стал членом символической сборной США среди школьников и имел приглашения от множества университетов.

-Символическая сборная? То есть вы были в числе пяти лучших баскетболистов-школьников страны?

— Да, именно так. Легендарный Джерри Лукас, член Зала славы, оказался в той же сборной вместе со мной. А в студенческой сборной того года был Уилт Чемберлен. Помню, мы встретились в Нью-Йорке, когда обе сборные снимали для телевизионной программы. После школы я решил остаться в Северной Калифорнии и продолжил образование в университете "Сент-Мери". Там и вырос в классного "мощного" форварда. Помогло и то, что летом поигрывал на базе олимпийской сборной США.

-А в саму сборную вы кандидатом не были?

— Еще как был! Черт побери, до сих пор вне себя от ярости, что меня не взяли на Олимпиаду в Рим в 1960-м. Во главе сборной тогда был Пит Ньюэлл, тренер команды Калифорнийского университета. Он отлично меня знал: в студенческом чемпионате США его команда выиграла у "Сент-Мери" в финале Западного региона. Я надеялся, что меня возьмут, до сих пор уверен, что этого заслуживал. Но Пит решил по-другому. Ужасно жалко. Ведь в те времена попадание в олимпийскую баскетбольную сборную США означало гарантированную золотую медаль.

ЧЕМБЕРЛЕН И ЕГО 20 ТЫСЯЧ

-В колледже в вас сразу распознали "материал" для НБА?

— Поначалу я не был уверен, что гожусь в профессионалы. Но в "Сент-Мери" играл лучше и лучше с каждым годом. На четвертом курсе уже не оставалось сомнений, что попаду в НБА. В последние два года меня выбирали с символическую студенческую сборную США. В общем, когда "Филадельфия Уорриорз" выбрала меня в первом раунде драфта (1961 год, № 7. — Прим. С.М.), я не удивился.

— А обрадовались? Все-таки команда Чемберлена.

— Конечно! А сейчас-то как рад. Мне ведь выпало счастье сыграть в знаменитом "стоочковом" матче Уилта.

-Что собой представлял Чемберлен как игрок и человек?

— Считаю его одним из самых непонятых спортсменов всех времен.

-В каком смысле?

— Мне кажется, его слишком часто сравнивали с Биллом Расселлом, и дошло до того, что у Уилта появился имидж эгоиста, некомандного игрока, "бирюка", грубияна. Это очень несправедливое сравнение: Билл и Уилт были разные люди, игравшие в разных командах, но равные по уровню мастерства. Чемберлена никогда не окружали такие партнеры, как Расселла. А что до личных качеств, то Уилт был замечательным человеком, но он никогда не афишировал своих хороших сторон. Например, жертвовал кучу денег в детские фонды, но всегда делал это тихо, ничего не разглашал.

-Но многим он как раз запомнился хвастуном.

— О, эго у него было невероятное. Он всегда стремился быть лучше всех, даже когда играл с нами в покер. А картежник-то никудышный: если ему шла карта, это тут же отражалось на его лице. Кроме того, он никогда не блефовал, и стоило ему поднять ставку, как мы дружно выходили из игры. Но Уилт так хотел выиграть... А разве может вести себя по-другому человек, который утверждает, что переспал с 20 тысячами женщин?! Сколько у него там было?.. Какое-то несуразное, кошмарное количество. В общем, вы понимаете, огромного честолюбия личность. Но мы были хорошими друзьями. Его смерть как громом поразила всех, кто его знал. Казалось невозможным, что такой огромный, такой сильный человек может вдруг взять и умереть от инфаркта.

-А можно поподробнее о нем как об игроке?

— Что ж, он мог бы получше играть в обороне. Когда я попал в "Филадельфию", был поражен тем, как плохо Уилт действует под своим кольцом. Но он постоянно работал над этим. В мой второй год в НБА "Уорриорз" переехали из Филадельфии в Сан-Франциско, но три года спустя Уилта вернули на родину — в "Филадельфию-76". Когда мы встретились с ним в финале в 1967-м, он уже был просто непобедим в борьбе под кольцом. И в последние годы, когда Уилт блистал в "Лейкерс", все восхищались именно его игрой в защите. Накрывал броски, пасовал — в общем, умел делать все.

ЧЕМБЕРЛЕН И ЕГО 100

-Но вернемся во 2 марта 1962 года. "Филадельфия Уорриорз" — "Нью-Йорк Никс" — 169:147. "Стоочковый" матч Чемберлена...

— Это было величайшее спортивное достижение, которое мне довелось видеть своими глазами.

-Приходилось слышать, что 100 очков — не слишком достоверное число. Мол, протоколы в то время вели не очень тщательно.

— (Смеется.) Серьезно? Чушь, полная чушь. Когда в середине четвертого периода у него было 80 очков, за счетом следили очень внимательно, причем не только судьи, но и все присутствовавшие. А в начале зачем было очки добавлять? В первой половине матча он набрал 41 — много, конечно, но нормально для Уилта. Да и судей, которые вели счет, я хорошо знал — компетентнейшие люди. Кроме того, могу поручиться, что Уилт сам считал очки.

-В какой момент вы поняли, что "Нью-Йорк" уже повержен, и сконцентрировали все внимание на том, чтобы "сделать" Уилту его рекорд?

— О, "Нью-Йорк" проиграл еще до того, как матч начался. В том году "Никс" были совсем никакими. Если что и можно сказать против достижения Уилта, так это то, что он набрал 100 очков в матче с плохой командой. А после третьего периода, когда оставалось очков 30, мы поняли, что у Уилта есть шанс, и начали играть только на него. А как иначе?! Трибуны надрывались: "Дайте мяч Уилту!" Кстати, соперник отнюдь не собирался входить в историю. На последних минутах тренер сказал им фолить на любом, кто получит мяч, — на ком угодно, только не на Чемберлене. Нам пришлось вводить мяч из-за боковой через всю площадку, чтобы только отдать мяч ему.

-Обычно команды, наоборот, старались фолить на Чемберлене, чтобы не дать ему набрать очки.

— В тот день Уилт не мог бы промахнуться, даже если пытался бы. С линии штрафных он попал 28 раз из 32, что для него — фантастический результат. Его показатель за всю карьеру был меньше 50 процентов (на самом деле 50,5. — Прим. С.М.), а тут "заходило" все. Так вообще-то не бывает. Не думаю, что кто-либо еще сможет набрать 100 очков в матче.

-Но обстановка никак не соответствовала значимости события.

— Да, матч проходил в городке Хэрши в штате Пенсильвания. Дело в том, что хозяин "Уорриорз" заключил сделку с каким-то тамошним промоутером: они предоставляли нам бесплатный зал для тренировок, а мы должны сыграть три матча регулярного сезона у них в глуши. Стадион был очень старый, но не такой уж и плохой, вмещал где-то девять тысяч. Нормально для тех времен. Но городок Хэрши, по существу, построен вокруг огромной шоколадной фабрики, и там все насквозь пропахло шоколадом. Находиться в закрытом помещении вообще было невозможно, становилось дурно. Только и мечтал поскорее унести оттуда ноги.

-Помните, сколько набрали тогда очков?

— Помню — 16. Стал третьим в команде по результативности. Вторым был Эл Эттлз с 17. Неплохой вопрос для телевикторины, правда?

БЕШЕНЫЙ РУССКИЙ

-Насколько мне известно, вы считались очень жестким игроком.

— Я?! Что вы, это просто слухи. Я был виртуозом и технарем (смеется)...

-И Бешеным Русским вас назвали без всяких на то оснований?

— Что ж, отпираться не буду. С темпераментом у меня было все в порядке, да и с физической силой тоже. Когда в начале моей карьеры в "Уорриорз" пришел прекрасный форвард Рик Бэрри, моими главными обязанностями стали защита и борьба за подбор. Не то чтобы я не мог хорошо бросить, но не разрывать же мяч между мною и Риком. А под кольцом, в частности под чужим, я всегда боролся очень хорошо. Так и набирал большинство своих очков. Не знаю, смог бы играть мощным форвардом в сегодняшней НБА. Сейчас рост в 6 футов и 7 дюймов (201 см. — Прим. С.М.) безнадежно мал для этого амплуа.

-Итак, мощный форвард, специалист по подборам, темперамент. Вы были Дэннисом Родманом 1960-х?

— (Пауза.) Я никогда не носил женского платья (смеется)... Но в общих чертах — да, можно так сказать. Тогда в НБА было несколько баскетболистов, игравших такую роль. Например, Руди Томджанович, известный сейчас тренер.

-Так кто и за что назвал вас Бешеным Русским?

— Кто-то из журналистов, но точно не помню, кто. Может быть, нью-йоркский репортер, у них всегда были острые языки. А может, и мой приятель Сэнди Падве, обозреватель филадельфийской газеты. Он, помнится, всегда расспрашивал меня о моих корнях и однажды написал статью на эту тему.

-То есть вы никогда не скрывали своего происхождения, несмотря даже на "эру Маккарти".

— Никогда! И никогда не видел в этом нужды. Всегда считал, что быть русским — это замечательно, просто супер. Почему не быть русским, в конце концов? Вот, бегают же по Америке итальянцы и поляки с ирландцами, так чем русские хуже?

-И никаких сложностей из-за этого у вас не возникало?

— Разве что в раннем детстве. Но не столько из-за того, что русский, сколько из-за того, что эмигрант. По-английски говорил плохо, выглядел не как все. Мать, конечно же, не знала американских фасонов, поэтому поначалу я ходил в школу так, как ходили дети эмигрантов в Харбине — в коротких штанишках. Естественно, мне доставалось. Но после начальной школы, когда исчез акцент и я стал заниматься спортом, уже был принят за своего. Кстати, в Америке (да и, наверное, в любой другой стране) для эмигранта самая короткая дорога к признанию лежит через спорт.

-Что ж, с "русским" понятно. А как насчет "бешеного"?

— А я с моим темпераментом просто не давал никому спуску. Если меня пихали локтем, я пихал два раза. Так постепенно заработал репутацию. Не исключено, что установил какой-то рекорд по количеству удалений за шесть фолов... (в сезоне-61/62 Мешери был лидером НБА по количеству полученных фолов — 330. — Прим. С.М.). Кстати, расскажу вам смешную историю. Мне часто давали технические фолы за то, что кричал на арбитров. В конце концов мне это надоело, и я решил ругаться по-русски. Поди-ка докажи, что что-то не так. Все шло нормально, но под конец матча судья неожиданно свистнул и дал мне технический фол. Поворачиваюсь, делаю невинное лицо: "За что?" А он: "За интонацию".

-У вас была соответствующая подготовка?

— Папина школа... В общем, часто терял самообладание. Кроме того, в то время почти в каждой команде были игроки, которых называли "инфорсеры", драчуны.

-Совсем как в хоккее.

— Да-да. Если кто ударил звезду, они должны разобраться с обидчиком. Мне часто приходилось исполнять такие функции. Правда, когда в команде играл Уилт Чемберлен, в этом не было необходимости: Уилт — невероятный силач. А еще в "Уорриорз" выступал Эл Эттлз, один из самых крутых парней в истории НБА. Так что мы втроем представляли собой пугающее зрелище. А тогда в баскетболе драки были обычным делом. Теперь за такие шалости игроков штрафуют на суммы, равные нашей двухгодичной зарплате.

-Но в Матче звезд вы сыграли, даже несмотря на репутацию.

— А я не был только "инфорсером". Я, знаете ли, был очень хорошим игроком.

-В те годы НБА еще не достигла той популярности, какой она пользуется сейчас. Вы считались знаменитостью?

— В определенной мере да. Мне еще и повезло, что "Уорриорз" переехали в Сан-Франциско, город моего детства, где я успел прославиться и в школьные, и в студенческие годы. Так что меня узнавали на улицах, снимали в рекламе. Конечно же, сравнить с сегодняшним днем невозможно, но все же... Мои номера, наверно, закреплены за мной и школьной, и студенческой, и профессиональной командами.

В 72-м МЫ САМИ БЫЛИ ВИНОВАТЫ

-Помните свои персональные рекорды?

— Самая результативная игра — 42 очка. В первый год в лиге, против "Сент-Луис Хокс". Набрал больше очков, чем сам Уилт!

-Такое часто случалось?

— Больше ни разу. Это была моя версия "стоочковой" игры. В некоторых играх у меня было под 20 подборов. Средние показатели за всю 10-летнюю карьеру — 10 очков и 12 подборов (на самом деле — 12,7 очка и 8,6 подбора. А еще — 89 удалений до конца игры в 778 матчах чемпионата НБА. — Прим. С.М.).

-Вы завершили карьеру в 1971-м. А финал Олимпиады-72 помните?

— Тот самый с длинным пасом? Конечно.

-Что думаете о скандале вокруг этого матча? Сборная США по-прежнему отказывается принять серебряные медали.

— Мое мнение, что это из серии "зелен виноград". В баскетболе всегда были и будут проблемы с судейством, с людьми, которые заведуют часами. Это часть игры. Американская сборная не должна сейчас рвать и метать. Если наши игроки действительно были так сильны, как сами считали, разница в счете к концу матча должна была быть куда большей, чем одно очко. А так — сами виноваты. Ни одна сборная США до них не доводила дело до последних секунд.

-А за кого болели?

— За Америку, разумеется. Но раз уж у наших непобедимых парней кто-то должен был выиграть, чертовски рад, что это сделала Россия, а не какой-нибудь Ливан. После того матча я понял, что Америка не всегда будет безусловным лидером мирового баскетбола. И посмотрите, что у нас теперь: игроки из Европы, Африки, Азии, Южной Америки. Насколько же лучше стала от этого НБА!
-Вы часто следите за игрой Андрея Кириленко?

— Русского из "Юты"? О, этот паренек умеет играть! Обожаю наблюдать за ним. Какой отчаянный, даже бесшабашный игрок!

-Какое будущее предсказали бы ему?

— Во-первых, Кириленко повезло с тренером. Джерри Слоун, когда играл в "Чикаго", был одним из самых крепких парней лиги. Очень его уважаю. Так что, думаю, Андрея ждет отличное будущее. С другой стороны, если он останется в "Юте", то не сможет стать "раскрученной" звездой. Его будут знать и уважать знатоки баскетбола, но стать всенародной знаменитостью в такой негламурной, провинциальной команде невозможно.

"СТУК-СТУК, ТРУ-ЛЯ-ЛЯ"

-После окончания карьеры игрока вы попробовали себя на тренерской работе.

— Да, в АБА. Но я был очень плохим главным тренером. Не имел терпения, не справлялся с темпераментом. Да и игру видел плохо. Не умел улавливать нюансы происходящего на площадке. Зато куда лучше получалось работать вторым тренером. В "Портленде" у Ленни Уилкенса получалось уже куда лучше. Второй тренер — это больше учитель, чем стратег.

-Почему же в итоге ушли из баскетбола?

— Сначала Ленни уволили из "Портленда", а вместе с ним, конечно же, и весь его штаб. А у нас с женой уже было трое детей, и мы решили, что пора бы и осесть. Тогда и переехали в Траки, купили здесь книжный магазин. Но жизнь бизнесмена показалась мне очень уж скучной. Вот и стал учителем.

-Почему именно учителем? Неужели из-за опыта тренерской работы?

— Нет, тут длинная история. Мои писательские амбиции проявились давно — еще когда играл. Сначала писал эссе о жизни спортсмена, но проза на душу не легла. Перешел на стихи. В отличие от большинства американских парней, я никогда не считал поэзию женским занятием. Для нас, русских, стих — часть души. Отец, громадный, сильный солдат, декламировал мне русские стихи, и у него в глазах стояли слезы.

-А какие стихи, если не секрет?

— Очень много Пушкина, кое-что из нашего родственника, Алексея Толстого. Ну знаете, вот это:

Под броней с простым набором

Хлеба кус жуя,

В жаркий полдень едет бором

Дедушка Илья...

И ворчит Илья сердито:

"Ну, Владимир, что ж?

Посмотрю я, без Ильи-то

Как ты проживешь?"

(Смеется.) Не удивляйтесь, я многое в детстве выучил наизусть. Отец любил старую поэзию, чтобы было красиво, ритмично, с рифмой. Маяковского и Есенина не признавал.
В общем, слушая отца, я и мысли не мог допустить, что поэзия — что-то недостойное мужчины. Но, конечно же, был полным профаном, никакой теории не знал, просто записывал слова. Тем не менее книжку издал. Называлась "Над кольцом". Стихи там только баскетбольные, и все кошмарные. Но мне повезло. Я доигрывал в Сиэтле и познакомился там с профессорами литературы, которые не только были известными поэтами, но еще и обожали играть в покер. В общем, так, за карточным столом, и поведал им о своих мечтах, напросившись посидеть на лекциях. Они-то и посоветовали мне потом поступить на литературный факультет Университета Айовы. Там приобрел и навыки поэта, и квалификацию для учительской работы.

-Что именно вы преподавали в школе?

— Британскую литературу для старшеклассников, высший уровень. От народного эпоса до Йейтса. Но иногда подсовывал ребятам и Пушкина.

-А что из него?

— Чаще всего прозу, "Капитанскую дочку". Его стихи на английский непереводимы. А из русской поэзии включал в курс кое-что коротенькое из современных, из того, что нравилось мне больше всего. Например, чудесный "Бабий яр" Евтушенко. В отличие от отца, я признаю современников. В том числе и Есенина с Маяковским, и Мандельштама.

-А кто ваш любимый русский поэт?

— Анна Ахматова. Ее стихотворение "Лотова жена" тоже включил в программу. Восхищаюсь тем, как в ее стихах простые, повседневные вещи поворачиваются совсем неожиданной стороной. Она была способна найти магическое, сюрреалистичное абсолютно во всем. Каждое ее стихотворение — это как чудесный сюрприз, откровение. Очень надеюсь когда-нибудь суметь написать так же. Кстати, вы не видели мою последнюю книжку?

...Томислав Николаевич встает и предлагает пройти в его кабинет на втором этаже. Томик стихов, благодаря которому мне удалось разыскать его автора, лежит в невысоком книжном шкафу. По соседству — статуэтка Уилта Чемберлена. Великий игрок запечатлен в известной позе: сидящим на табуретке и держащим листок бумаги с числом "100". А рядом с бронзовым Уилтом — сборник русских пословиц и поговорок. Грамоты, призы и памятные доски украшают стены. В том числе и огромная желтая майка с номером "14", которая еще недавно висела под сводами дворца, где играет "Уорриорз". Номер висит и сейчас, но на новом полотнище, рядом с чемберленским "13".

Том дарит мне коллекционную карточку 1970 года со своей фотографией на одной стороне и статистикой на другой. Там же и карикатура: мечтатель-баскетболист, аккомпанирующий дриблинг бормотанием "стук-стук, тру-ля-ля". И подпись: "Том сочиняет стихи".

Мимоходом Мешери интересуется, признает ли Россия двойное гражданство. Щелкает пальцами (американский жест, означающий разочарование), получив отрицательный ответ... Мы говорили еще. О НБА (он патриот своей эпохи, но ставит Джордана выше всех), о современном баскетболе ("24 секунды на атаку — слишком мало"), о том, какое это достижение — заставить американских детей любить литературу ("Мы — не читающая нация. Мы люди дела. Вперед, за дело, в Ирак! Глупо, глупо!"), о том, как внук корниловца мог стать социалистом. Ну и о том, что виделось главным...

-Довольно странно: вы родились в одной стране, жили в другой, но принадлежали, получается, третьей?

— Знаете ли, сейчас, когда я стал старым и умным, смотрю на свою жизнь и понимаю одну вещь: горжусь тем, что я — русский. Ведь Россия — чудесная страна с фантастической историей. Не правда ли?